Qachondir uning ismi boʻlsa boʻlgandir. Biroq mahallada hech kim uning otini bilmaydi. Hamma Shayx deb chaqiradi.
Aytishlaricha, urush paytida bir beva xotin besh-olti yoshlardagi bolasi bilan shu yerga kelib qolgan. Insofli odamlar bevaga choyxona yonboshidagi pastak hujrani ajratib berishgan. Bola bari bir bola-da. Bahorda hujraning tomiga chiqib varrak uchirayotgan ekan, varrak havolagan sayin qiziqib ketib ipni torta-torta tisarilib boribdi-yu, tomdan chalqanchasiga yiqilib tushibdi. Shoʻrlik onaning dod-faryodiga choyxoʻrlar yopirilib chiqishsa, bolaning boshi yorilib, qonga belanib yotganmish. Hoji buvi uning boshiga kigiz kuydirib bosibdi, qorakuya suribdi, haytovur, bola tuzalib ketibdi. Faqat esi aynibroq qolibdi. Oʻshandan buyon hech kim uning biron marta yigʻlaganini koʻrmagan. Qachon qarasangiz, iljayib turadi. Iljayganda ham tilining uchi ogʻziga sigʻmay doim chiqib turadi. Shundan boʻlsa kerak, onda-sonda ustara tegadigan doʻrdoq labining ikki cheti oqarib yotadi. Urushdan keyin onasi vafot etadi-yu, Shayx yolgʻiz qoladi. Eski choyxona buzilganida ularning hujrasidan ham nom-nishon qolmadi. Biroq Shayx koʻchada qolgani yoʻq. Mahalladagi hamma uy Shayxniki. Uning uchun hamma eshik ochiq. U biznikiga ham tez-tez kelib turadi. Onam bilan uzoq-uzoq gaplashganini koʻrardimu onam bu devona bilan nimani gaplashishiga aqlim yetmasdi.
Jamiki toʻy, jamiki maʼraka Shayxsiz oʻtmaydi. Uning oʻz vazifasi bor: samovar qoʻyadi. Xotinoshida mahalla otini, nikohu bazmlarda toʻyboshi erkaklar Shayxning xizmatiga muhtoj.
– Shayx, toʻrt choynak choy! Uch choynak famil, bir choynak koʻkidan boʻlsin.
– Hodzir…
Shayx gʻalati gapiradi, “z”ni aytolmaydi, “dz” deydi, “s” deyolmaydi, allaqanday “ts” qilib aytadi.
– Shayx tezroq! Nozik mehmonlar kelib qoldi.
Shayx shoshilmaydi. Ishini bilib qiladi.
– Tsekin. Nodzik boʻtsa, oʻdziga, – deydi iljayib.
Odamlar ranjimaydi. Shayxning puxtaligini bilishadi. Shuncha yildan beri bironta toʻyda choynak darz ketmagan, biron mehmon choysiz qolmagan.
U faqat pivo ichadi. Koʻp emas, ikki shishagina. Toʻy egalari Shayxning ulushini alohida ajratib qoʻyishadi. Toʻy tarqashi oldidan, xizmatini qilib boʻlgandan keyin Shayx shishani ogʻziga qoʻyib pivo ichib oladi-da, birdan oʻyinga tushadi. Yoqavayron boʻlib, ogʻzidan koʻpik sachratib xoʻp oʻynaydi.
Odamlar qarsak chalgan sayin balandroq sakraydi:
– Boʻsh kelma, Shayx!
– Malades, Shayx! Orangutan boʻp ket-e!
Bunday “maqtovlar” Shayxni battar jazavaga soladi. Har tepinganda yer zirillab ketadi.
Baʼzan hangomatalab yigitlar Shayxni oʻrtaga olib qolishadi.
– Bu… toʻyni qachon boshlaymiz, Shayx?
Shayx tilini chiqarib iljayib qoʻyadi.
– Senga ham xotin olib beraylik bundoq.
– Xotinmas, qidz…
– A?.. Voy koʻnglingning koʻchasidan oʻrgildim! Seni koʻrgan qiz infarkt boʻlib “Grudnoy xirurgiya”ga tushadiku!
Shayx xafa boʻlmaydi. Umuman, xafa boʻlishni bilmaydi. Iljayadi.
Onamning yigirmasi boʻlayotgan edi. Gʻira-shira tong otayotganda eshikdan koʻylakchan Shayx lapanglab kirib keldi.
– Iya, ana, Shayx kelib qoldi! – dedi allakim tantana bilan. – Qani, samovarga oʻzing qaray qol.
Ammo Shayx hovli burchagida turgan samovarlar tomonga yurmadi. Hech kimga qaramay bir hatlab ayvon zinasidan chiqdi-yu, oyimning xonasiga yoʻnaldi.
– Hoy, Shayx oʻlgur, qayoqqa? – ayollardan biri uning yoʻlini toʻsdi. – U yerda qariyalar oʻtiradi.
– Qoch! – dedi Shayx koʻzini olaytirib. Keyin onamning xonasiga kirdi-yu, toʻsatdan oʻzini yerga otdi.
– Oyi! – dedi xirillab. – Oyi-i-i!
Yoqasiga chang solib bir tortgan edi, kir koʻylagi shir etib yirtildi-da, qop-qora, baquvvat yelkalari titragancha ogʻzidan koʻpik sachratib hayqirdi:
– Oyi! Oyi!
U har “oyi” deganda boshini yerga urar, yerni mushtlar edi.
Birpasda peshonasi momataloq boʻlib ketdi.
– Oyi! Qayoqqa ketdidz, oyi!
Umrida yigʻlamagan Shayxning nolasi hammani karaxt qilib qoʻygan edi. Kimdir koʻtarmoqchi boʻlgan edi, Shayx siltab yubordi.
– Tegmanglar! – dedi allakim pichirlab. – Mayli, yigʻlab olsin.
Anchadan keyin u gandiraklab oʻrnidan turdi. Hech kimga qaramay hovliga tushdi-yu, indamay chiqib ketdi.
Oʻtkir HOSHIMOV
“Dunyoning ishlari”dan
Возможно, когда-то у него было имя. Однако никто в округе не знает его коня. Все зовут его Шейх.
Говорят, что во время войны сюда приехала вдова с пяти- или шестилетним ребенком. Честные люди отдали вдове невысокую комнату рядом с чайханой. Ребенок есть ребенок. Весною взобрался он на крышу кельи и кидал лист, а когда лист упал, заинтересовался, дернул за веревочку и упал с крыши на спину. Рассказывают, что голова ребенка была рассечена и вся в крови, когда на крики матери из Шорлика вышли чаепития. Бабушка наложила Хаджи войлок на голову, натерла черной тушью, и мальчик вылечился. Только он был в замешательстве. С тех пор никто никогда не видел его плачущим. Всякий раз, когда вы смотрите на него, он улыбается. Даже когда он лижет, кончик его языка торчит изо рта. Вероятно, поэтому два края губ собаки, которых изредка задевают бритвой, бледные. После войны его мать умирает, и шейх остается один. Когда старая чайхана была разрушена, не осталась нетронутой даже их комната. Однако Шейх не остался на улице. Все дома в округе принадлежат шейху. Все двери открыты для него. Он часто приходит к нам. Я долго видел, как он разговаривал с моей мамой, и не мог понять, о чем моя мать говорила с этим сумасшедшим.
Целая свадьба, целое мероприятие не обходится без Шейха. У него есть задача: он ставит самовар. Мужчины нуждаются в услугах шейха, у которого есть соседская лошадь для его жены, и который доволен на свадьбах и вечеринках.
— Шейх, четыре чайника! Пусть будет три чайника семейных и один чайник синего.
— В настоящее время…
Шейх странно говорит, он не может сказать «з», он говорит «дз», он не может сказать «с», он всегда говорит «ц».
— Шейк быстрее! Пришли нежные гости.
Шейх не торопится. Он знает свою работу.
— Замедлять. — с улыбкой говорит Нодзик.
Люди не обижаются. Они знают основательность шейха. За столько лет ни один свадебный чайник не разбился, и ни один гость не остался без чая.
Он пьет только пиво. Немного, всего две бутылки. Хозяева свадьбы делят долю Шейха. Перед свадьбой, закончив службу, Шейх кладет бутылку в рот, пьет пиво и вдруг начинает играть. Он в ярости и играет с пеной изо рта.
Чем больше люди хлопают, тем выше они прыгают:
— Не приходите с пустыми руками, Шейх!
— Маладес, Шейх! Уходи, орангутанг!
Такие «комплименты» еще больше бесят шейха. Земля скрипит от каждого удара.
Иногда молодые люди берут шейха посередине.
— Когда мы начнем эту… свадьбу, Шейх?
Шейх высовывает язык и улыбается.
— Давай возьмем и тебе жену.
— Не волнуйся, девочка…
— А?.. О, я устал от тебя! Увидевшей вас девушки случился сердечный приступ, и она попала в «Грудной хирургии»!
Шейх не обидится. Он вообще не умеет грустить. Будет двигаться.
Моей маме исполнилось двадцать.Когда рассвело, в дверь с важным видом вошел шейх без рубашки.
— Да, матушка, Шейх приехал! — торжественно сказал аллаким. — Давай, посмотри на самовар сам.
Но к самоварам, стоящим в углу двора, шейх не подошел. Ни на кого не глядя, он сошел с крыльца и направился в комнату моей матери.
— Эй, Шейх, ты куда? — одна из женщин преградила ему дорогу. — Там сидят старики.
— Убегать! — сказал Шейх, отводя взгляд. Потом он вошел в комнату моей матери и вдруг бросился на пол.
— Эй! — сказал хрипло. — Ой-и-и!
Он посыпал пылью воротник и дернул его, грязная рубашка его разорвалась в клочья, и его темные, сильные плечи дрожали, и он кричал с пеной у рта:
— Эй! Ой!
Каждый раз, когда он говорил «Ой», он ударялся головой и бил по земле.
Внезапно его лоб побледнел.
— Эй! Куда ты пропал, милый!
Крик шейха, который ни разу в жизни не плакал, заставил всех оцепенеть. Кто-то попытался его поднять, шейх отмахнулся.
— Не трогай! Аллаки сказал шепотом. — Ладно, пусть плачет.
Через некоторое время он, пошатываясь, поднялся на ноги. Он спустился во двор, ни на кого не глядя, и ушел, не сказав ни слова.
Откир ХОШИМОВ
Из «Произведения мира».