Rahima chelagini suv bo’yiga qo’yib, o’tov oldida turgan Xosiyat opaning yoniga bordi.
— Buyoqqa kir, bir nimani ko’rsataman. Shahardan opchiqishipti!
Rahima uning ortidan o’tovga kirdi-yu, taxmon qoshida tik turgan yigitni ko’rib, ketiga tislandi. Xosiyat opa uning yo’lini to’sdi:
— Satilingni opqo’yaman, bermayman!
— Qoching!
Rahima uni itarib yuborib, tashqariga otildi. Chelagining suvini yarim qilib, sohilga chiqib oldi va soy bo’yidagi o’tovga nafrat bilan qaradi.
Shu kecha uning onasi qazo qildi, o’lim oldida nevara-chevarasigacha yoniga chaqirib, ulardan rozi-rizolik oldi. «Mendan yaxshilik o’tgan bo’lsa, unutmanglar. Yomonlik o’tgan bo’lsa, esdan chiqaringlar. Rostgo’y, mard, halol bo’linglar!» — dedi. So’ng Rahimaga tikilib:
— Bolam, Shodmon shahardan kelgan, — deya entikdi. — Seni deb kelgan. Xosiyat opangni uyiga qo’ngan. Ota-onasiz yetim bola. O’zimizdan. Seni o’shanga
bermoqchiydim.
Keyin, yil o’tgach, Rahimani Shodmon polvonga uzatishni katta qizlariga tayinlab, ko’z yumdi.
… Yil o’tib, Rahima Shodmon polvonga xotin bo’ldi, uni shaharga tushirib ketdilar.
Shodmon sho’x, charmgarning beva kelini bilan bordi-keldisi bor ekan. Rahima buni qo’shni ayoldan eshitib, bir oqshom poyladi va eri devordan oshayotganda, oyog’idan tortib yiqitdi. Polvon uni bir urib, shaytonlatib qo’ydi. Shunda Rahimaning chap qo’li sindi. Lekin keyin Shodmon ham bu yurishlarini bas qildi.
Oradan to’rt yil o’tdi. «Inqilob bo’larmish, bek-bekzodalar yo’q bo’larmish» degan xabarlar tarqala boshladi. Shodmon o’shanda yurtdosh polvonlar bilan Afg’onistonga ketgan edi. Bir haftadan keyin uyoqda yiqitgan polvonlari haqqi — bir tuya mol bilan qaytib keldi va uch kun yotib, tirnoqlari ko’kardi, tog’day odam mushtdek bo’lib tirishib qoldi, o’ldi.
Rahima kelin… beva qoldi.
Ikki yildan keyin bozorning farroshi unga odam qo’ydi. Rahima: «Polvon meni qulflab ketgan, kaliti o’zida», deb sovchilarni qaytardi. Ular tag’in kelishgan edi, ariq ichida yotgan kaltakni olib boshiga ko’tardi: «Tinch qo’yasanlarmi, yo’qmi? Qo’y, uchta yetimchani boqay!»
Shodmon polvondan uchta farzand qolgan, kattasi bilan kenjasi qiz, o’rtanchasi o’g’il edi.
Bir kuni guzarda «qizillar kelyapti» degan ovoza tarqalib, odamlar tog’larga qocha boshlashdi. Rahima ham bolalarini olib, yo’lga tushdi: xurjunning bir ko’zida non, sapcha, tut mayiz, tolqon. Ikkinchi ko’zida kenja qizi Tursunoy.
Tog’da qochqinlikda bir yil yashadi, o’sha yili qish qattiq kelib, chap oyog’ini sovuqqa oldirdi — shishib ketdi. Bahorda yana shahardan yangi xabarlar kela boshladi:
«Qizillar» ham o’zimiznikilar ekan. Musulmonobodlik bo’pti… Omonlik-omonlik!»
Rahima jonidan to’yib yurgan edi, shaharga jo’nagan birinchilar qatorida yo’lga chiqdi.
…Shahar vayron bo’lgan, chet-chetdagi gumbazlar yiqilgan, devorlar qulagan, lekin tinch, sokin edi. Bodomlar gullab turardi.
Uch oy o’tib, kolxoz tuzildi.
Rahima el qatori kolxozga kirdi va uning faol a’zosiga aylandi. G’alla o’rimi mahallarida Adolat bilan Abdurahimni ham olib chiqar, ular mashoq terishar edi.
Kenjasi tog’da… ochlikdan o’lib ketgan.
Bu vaqtda Adolat maktabga qatnar, Abdurahim ham dastyor bo’lib qolgan edi.
Yillar o’tdi… Rahima endi o’tgan kunlarini, qizligi, shaharga tushgani, eri, uni poylaganlarini tushdagidek eslar, endi o’sha kunlar ham unga qiziq, ajib ko’rinar edi.
Urush! Urush!..
Adolatni raykomga ishga olishdi, Abdurahim frontga ketdi. Uning ayoli bilan ikkita farzandi qoldi.
Bir yil o’tib Abdurahimdan qoraxat keldi, saldan so’ng uning yosh xotini ikki bolasini ham Rahima opaga tashlab, chiqib ketdi. Endi Adolat ham bitta o’g’lini uyda qoldirib, dashtma-dasht yurar, erkaklarning ishini qilardi.
Urush tugadi, yana tinchlik, omonlik bo’ldi.
Endi Rahima buvi urush yillaridagi kunlarni xotirlar, u kunlar ko’z oldidan tushdek o’tar ekan, kelinini olti oy o’tirmay er qilib ketgani uchun hamon kechira olmas, o’shanda kunlariga yaragan ola sigirni o’kinch bilan eslardi, sigir sutdan qolgach, so’yishgandi.
Tag’in yillar o’tdi. Uch nevaradan biri institutni bitirib, agronom bo’lib qaytdi. Biri novvoy, biri olis shaharda uylanib qoldi.
Rahima kampir endi nevaralariga qarar, ularga o’tmishidan ertaklar aytib berar, uning butun hayoti ham g’alati bir ertakka o’xshar edi.
Rahima buvi to’qsonga yaqinlashib qoldi. Adolat opa ham davlat pensiyasiga chiqdi. Uning eri Qurbon bobo — kolxoz bog’boni. Chorbog’ torlik qilgani uchun agronom nevara boshqa joydan uy solib chiqib ketdi.
…Kampir ikki yilcha tinch, xotirjam yashadi. Nevaralarini suyar, shular bilan ovunar, endilikda o’choqboshiga ham yaqin bormas, ro’zg’or yumushlari ham Adolat opaning qo’liga o’tgan edi.
Keyin-keyin Rahima buvi esdan chiqaradigan odat paydo qildi. Bir narsani bir joyga qo’yib, keyin topolmay yurar, shunda ko’ngli bo’shab yig’lab ham olardi. Keyinchalik chevaralari bilan jiqillashadigan, tortishadigan bo’ldi.
Ezmalik… Rahima buvida ana shu xislat ham paydo bo’ldi. Kattalar uning gapini eshitmasa, go’daklarni yoniga o’tqazib qo’yib gapirar, nuqul tarixdan tushar va shunday aniq qilib so’zlardiki, o’sha voqealarni hozir ko’rib turgandek taassurot qoldirardi kishida.
Bu hol bir necha oy davom etdi.
Agar uning gapini diqqat bilan eshitib, o’zicha tahlil qiladigan kishi bo’lsa, antiqa bir holni sezardi: u dastlab kechagi tarixdan so’zlardi — urushdan keyingi yillar, o’zining chopib-chopqillab ro’zg’or ishlarida yurgani. So’ng nuqul urush davrida boshidan kechirganlarini hikoya qiladigan bo’ldi. So’ng urushdan avvalgi yillarga o’tib oldi: kolxoz tuzilishi, quloqlar, kechasi bittasining: «Kolxozga ishga chiqma, so’yilasan!» — deb qo’rqitgani, o’zining: «Yetimlarimni boq bo’lmasa!» deya faryod qilgani… Keyin, bir-ikki kun o’ziga sovchi bo’lib kelganlarni qarg’adi-yu, eri Shodmon polvon tilidan tushmay qoldi: «Tog’dek yigit edi. Tirishma degani vabomi? Afg’onda bor ekan…»
Bir kuni Rahima kampir yosh qizaloqdek quvonib, uy atrofida timirskilanib yurdi. So’ng narvonga tirmashib, tomga chiqib oldi va pastga tusha olmay, yig’lab o’tirdi. Kuyovi kelib, bir amallab pastga tushirdi.
Shunda qiziq ish bo’ldi, kampir kuyoviga birdan yot nazar bilan qarab qayoqqadir qochmoqchi bo’ldi va hassasini ham tashlab, emaklab uyga kirdi. Eshikni zichlab yopdi.
U dag’-dag’ titrar edi. Xonaning shiftlariga hayrat bilan boqdi, eshikka yaqin borgandi, eshik birdan tortildi. Rahima buvi: «Voy!» deya chekindi. Ostonada qizi Adolat opa turardi.
— Xosiyat? Xosiyat opa! — pichirladi kampir. — Qo’yvor meni… Nimaga uyga qamab qo’yding? Bari bir qochib ketaman. Satilimni ber!
Adolat opa bir qadam ichkariga bosdi:
— Enajon, sizga nima bo’ldi? Jonim enam?
— Haligi erkak qani, yo’q-ku?
Shu kuni kechgacha Rahima kampir mana shunday, bamisoli o’n besh yashar qizlik davri bilan yashadi: onasini esladi, soyni. Onaning vasiyatlarini.
Adolat opa bilan Qurbon bobo uning xonasida o’tirishardi. Ular chiqib ketgach, Rahima buvi birdan xayolga tolib qoldi va… ko’z oldidan allaqanday baland minoralar, paranji yopingan ayollar o’tdi. Keyin o’zini allaqanday ariq labida ko’rdi: birov devorga tirmashyapti. Kim u? Eri-ku? Oyog’idan tort!.. So’ng kampir o’zicha iljayib, xonada keza boshladi, shipdan osilgan lampochka tagida taqqa to’xtadi. Boshi aylanib, ko’zi tindi, so’ng ko’zi yumiq bo’lsa-da, aniq ko’ra boshladi: dara, katta gulxan yonyapti. Atrofida otlar, eshaklar. Shoshilib u yoqdan-bu yoqqa o’tayotgan odamlar… Shunda u xuddi sovqotayotgandek junjikib ketdi. Beixtiyor yerga o’tirib, chap oyog’ini uqaladi. So’ng ko’z oldiga lop etib kirza botinka va fufayka kiygan o’g’li Abdurahim keldi. «O, bolam, dushmanga qiron kelsin!» — shivirladi u… Keyin chayqalib o’tirarkan, sap-sariq bug’doyzorda yurgandek his etdi o’zini. Shunda Rahima buvi birdan hushyor tortib ketdi va nevaralarining nomini tutib chaqira boshladi, keyin o’z-o’zidan xijolat tortdi: nega nevaralarini chaqiryapti u? Ular bu atrofda yo’q-ku? Chevaralarini chaqirmoqchiydi shekilli.
…Adolat qani? Qizi? Xaligina shu yerda edi chog’i? Kimlar chiqib ketdi boya?
Rahima kampir ertasi kuni bir necha odamga o’xshab, har xil qiyofada yashadi: goh Rahima qiz bo’ladi, goh Rahima kelin. Birdan Rahima onaga aylanadi. Keyin Rahima buviga… So’ng yana Rahima qizga.
— Enajon, bizni qo’rqitmang, enajon, — dedi Adolat opa kechqurun tag’in uning uyiga kirib. — Bu ovqatni yeng… Mana, choy! Kecha meni yomon qo’rqitdingiz.
— Nima? Nima dedim? — so’radi u parishon bo’lib.
— Axir meni tanimay qoldingiz-ku? Sizni uyga qamab qo’ygan emishman. Meni Xosiyat dedingiz… Bunaqa qilmang, enajon? Siz yosh bola emassiz-ku? Eshityapsizmi? Yosh bola emassiz… Sochlaringiz qayta qoraya boshladi, tishlaringiz qaytadan chiqyapti. Piri badavlatsiz, enajon?
— Mening enam qani?.. U kutib qoldi-ku? Nimalar deyapsan?
— Jon ena…
— Satilimni opqo’ydingmi?
— Uf…
— Enam kasal edi, o’ladigan bo’lib yotipti… U o’ladi! Ketaman uyimizga.
Adolat opa yig’ladi. Chiqib eriga yolvordi:
— Choljon, qanday kunga qoldim? Enam yosh bola bo’lib qopti. Choljon… nahotki odam oxir-oqibatda shunday bo’lib qolsa-ya? Bu dahshat emasmi?.. Boyoqish enam! Yomon ayolmas edi. Bizni deb yashadi, umri o’tdi. Endi hech narsani bilmay, eslolmay o’tiripti. Bilgani, eslagani — bolaligi!.. Men qo’rqib ketyapman, choljon! Menga qarang, nimani o’ylayapsiz?
— Kampir… odam bola bo’lib o’lmaydi.
— Yo’q, yo’q! Bunda bir sir bor… Xo’p deng. Men naqdini ham eshitganman. Topishmoq bor-ku: to’rt oyoqli bo’lib tug’ilarmish, keyin uch oyoqli bo’larmish…
— Keyin ikki oyoqli.
— To’g’ri-da, odam tug’ilganda o’rmalab yuradi, keyin bir nimaga suyanib yura boshlaydi, uch oyoqli bo’ladi. Keyin ikki oyoqli, a?
— So’ng qo’liga hassa oladi, tag’in uch oyoqli bo’ladi. Keyin…
— Yana to’rt oyoqli bola… Bola! Choljon, haqiqatdan ham, enam bola bo’lib qoldi-ku? Erta-indin hassaga tayanib ham yurolmay qoladi. Rostakamiga bola bo’ladi… Nimaga ishonmaysiz?
— Kampir… odamzod bola bo’lib o’lmaydi. Unda yashashida ma’no bo’lmas edi.
— Men ana shundan qo’rqyapman-da?
— Hovliqma, kampir… Sabr qil.
* * *
Uch kundan keyin Rahima kampir birdan o’ziga keldi. Unga qaragan, gapini eshitgan kishi kuni kecha qilgan ishlariga sira ishonmas edi.
Momo qizini chaqirdi, unga ma’yus tikilib, yig’ladi:
— Konsert ko’rsatdimmi? Nimalar dedim… Eslolmayman.
— Hozir tuzukmisiz, enajon?
— Xudoga shukur… Bolam, taraddudingni ko’r, men ketaman endi.
— Enajon?
— Xo’p de, yolg’izim. Sezib turibman… Qil ustida turganga o’xshayman… Bolaga o’xshab qoldimmi?
— Sal…
— Sal emas. Rahmatli enam ham shunaqa bo’lgan edi. Keyin o’lar chog’ida aytgan ediki…
— Nima degandilar?
— Odamzod hayoti oxirida… so’nish oldidagi shamga o’xshar emish. Odam o’lim ostonasida birdan kuch yig’adi ekan. Sham ham so’nish oldida birdan alanga olib yonadi-ku? Keyin so’nadi…
— Enajon.
— Men xiyla aljib qoldim-a? Esim bor… Keyin juda bo’shashib ketdim, jin urdi-qo’ydi. Xayriyat, hozir es-hushim joyida, bolalarni chaqir, vasiyat qilay.
* * *
— Bolalarim, mendan rozi bo’linglar. Yaxshiligim o’tgan bo’lsa, unutmanglar. Yomonligim o’tgan bo’lsa… esdan chiqaringlar. Men hayotimdan roziman, sizlardan roziman. Mendan ham rozi bo’linglar.
Muallif: Shukur Xolmirzayev
Рахима поставила ведро у воды и подошла к сестре Хосиат, которая стояла перед травой.
— Заходите, я вам кое-что покажу. Они уезжают из города!
Рахима последовал за ним в траву, увидел молодого человека, стоящего рядом с ним, и укусил ее. Сестра Хосиат преградила ему дорогу:
«Я продам тебя, я не отдам!»
— Убегать!
Рахима толкнул его и выбежал. Он наполовину наполнил ведро водой, вышел на берег и с ненавистью посмотрел на траву у ручья.
В ту ночь его мать покончила жизнь самоубийством, перед смертью она призвала на свою сторону внуков и получила их согласие. «Не забывай, если со мной случилось что-то хорошее. Если плохое позади, забудьте об этом. Будь честным, смелым, честным!» он сказал. Потом посмотрел на Рахиму:
— Дитя мое, Шодмон приехал из города, — вздохнул он. — Он пришел за тобой. Хосият забрал твою сестру домой. Сирота без родителей. От себя. Это ты
я хотел дать
Затем, через год, Рахима скончалась, назначив старшей дочери перейти в борец Шодмон.
…Через год Рахима Шодмон стала женой борца, и ее увезли в город.
Шодмон Шох, вдова кожевника, ходила туда-сюда с его невесткой. Рахима услышала об этом от соседки и однажды вечером, когда ее муж перелезал через стену, он дернул ее за ногу и сбил с ног. Борец ударил его и демонизировал. Затем левая рука Рахимы была сломана. Но затем Шодмон прекратил и эти марши.
С тех пор прошло четыре года. «Будет революция, будет конец бекзодам», — поползла весть. Шодмон отправился в Афганистан с товарищами-борцами. Через неделю он вернулся с целым верблюдом поверженных им борцов, и пролежал три дня, ногти у него были в синяках, и он умер.
Рахима — невеста… вдова.
Через два года дворник рынка посадил в нее человека. Рахима оттолкнул женихов, сказав: «Борец запер меня, ключ у него». Они остановились, и он взял лежавшую в канаве дубинку и поднял ее к голове: «Ты оставишь ее или нет?» Позаботься о трех сиротах!»
У Шодмона было трое детей, старшая и младшая девочки, а средний мальчик.
Однажды разнесся слух, что «красные идут», и люди стали бежать в горы. Рахима тоже взяла своих детей и отправилась в путь: хлеб, сапча, тутовый изюм, толган в одном глазу Хурджуна. Во втором глазу младшая дочь Турсуной.
Он год жил беженцем в горах, в том году зима выдалась тяжелая и левая нога замерзла — распухла. Весной из города стали приходить новые вести:
«Красные» тоже наши. Все дело в исламофобии… Мир-мир!»
Рахима была полна жизни, она одной из первых отправилась в город.
…Город был разрушен, рухнули купола на окраинах, рухнули стены, но было тихо и мирно. Миндаль цвел.
Через три месяца был создан колхоз.
Рахима вступил в колхоз и стал его активным членом.Он вывел Адолата и Абдурахима на поля жатвы, а они собирали.
Младший умер от голода в горах.
В это время Адолат учился в школе, а Абдурахим тоже был учеником.
Прошли годы… Теперь Рахима вспоминает свои прошедшие дни, свое детство, приезд в город, своего мужа и тех, кто преследовал ее, как сон, и теперь эти дни казались ей интересными и странными.
Война! Война!
Адолат был принят на работу в областное командование, Абдурахим ушел на фронт. У него и его жены двое детей.
Через год пришла смерть Абдурахима, а через некоторое время его молодая жена оставила двоих детей с сестрой Рахимой. Теперь Адолат тоже оставил одного сына дома и скитался по степям, выполняя мужскую работу.
Война закончилась, снова наступил мир.
Сейчас бабушка Рахима вспоминает дни военных лет, эти дни проходят как сон перед ее глазами, она до сих пор не может простить невестке того, что она вышла за нее замуж через полгода, она с любовью вспоминает прекрасную корову, подходящую для ее дней , когда корова перестала доиться, были забиты.
Прошло больше лет. Один из трех внуков окончил институт и вернулся агрономом. Один пекарь, другой женился в далеком городе.
Старая Рахима смотрела на своих внуков и рассказывала им истории из своего прошлого, вся ее жизнь была похожа на странную сказку.
Бабушке Рахиме скоро исполнится девяносто. Сестра Адолат также ушла из государства. Ее муж Курбан Баба — колхозный садовник. Внук агронома уехал строить дом в другое место из-за узости поляны.
…Спокойно прожила старушка два года. Ласкала внуков и играла с ними, теперь даже к печке не подходит, домашние дела тоже были в руках сестры Адолат.
Постепенно у бабушки Рахимы выработалась привычка, которую она забыла. Он клал что-то на место, а потом не мог найти и плакал от разочарования. Позже он начал спорить со своими внуками.
От Эзмы… Эта черта проявилась и у бабушки Рахимы. Если взрослые его не слушали, он сажал младенцев рядом с собой и говорил с ним об истории и говорил так ясно, что создавалось впечатление, будто он сейчас наблюдает за теми событиями.
Такая ситуация длилась несколько месяцев.
Если есть человек, который внимательно слушает его речь и анализирует ее, то он заметит древнюю ситуацию: сначала он говорил о вчерашней истории — послевоенных годах, когда он бегал по средствам к существованию. Затем он начал рассказывать историю своих переживаний во время войны. Потом перешел в довоенные годы: колхозный строй, уши, одна ночь: «Не ходи в колхоз работать, тебя зарежут!» — пригрозил, его: «Не заботьтесь о моих сиротах!» — плакала она… Потом пару дней проклинала тех, кто приходил к ней женихами, а ее муж Шодмон, борец, не мог отделаться от языка: «Он был молод, как гора. Усилие — чума? В Афганистане…»
Однажды Рахима бегала по дому счастливая, как маленькая девочка.Потом он взобрался по лестнице, взобрался на крышу и сел, плача, не в силах спуститься. Пришел муж и забрал ее.
Тут случилось интересное, старуха посмотрела на зятя странным взглядом и хотела куда-то убежать, а трость оставила и в дом заползла. Он плотно закрыл дверь.
Он дрожал. Он с изумлением посмотрел на потолок комнаты, подошел к двери, и дверь вдруг распахнулась. Бабушка Рахима: «Вау!» он отступил. Сестра Адолат стояла на пороге.
— Персонаж? Сестра Хасият! — прошептала старуха. «Оставь меня в покое… Почему ты запер меня дома?» Я убегу. Дай мне мое ведро!
Сестра Джастис сделала шаг внутрь:
— Энахон, что с тобой случилось? Мой дорогой?
— Ты все еще мужчина, не так ли?
До этого дня старуха Рахима жила так, чуть ли не с периода своего пятнадцатилетнего девичества: она помнила свою мать, своего сына. Завещания матери.
Сестра Адолат и дедушка Курбан сидели в ее комнате. Когда они ушли, бабушка Рахимы внезапно погрузилась в сон и… увидела высокие башни и женщин в чадрах. Потом он увидел себя на краю канавы: кто-то царапал стену. Кто он? Муж? Сдернуть ее с ног!.. Тут старушка улыбнулась про себя, зашагала по комнате, остановилась под свисающей с потолка лампочкой. Голова у него закружилась, глаза замолчали, а потом, хотя глаза были закрыты, он стал ясно видеть: горит ущелье, большой костер. Лошади, ослы кругом. Люди метались туда-сюда… Потом он вздрогнул, как будто ему стало холодно. Невольно он сел на землю и помассировал левую ногу. Потом к нему пришел его сын Абдурахим, одетый в кирзовые сапоги и куртку. «О, дитя мое, да погибнет враг!» — прошептал он… Потом, пока он сидел, покачиваясь, ему казалось, что он идет по желтому пшеничному полю. Потом бабушка Рахима вдруг проснулась и стала звать внуков по именам, потом ей стало неловко: зачем она зовет внуков? Их здесь нет, не так ли? Кажется, он хочет позвать внуков.
…Где справедливость? Дочь? Он только что был здесь? Которые оставили?
Старуха Рахима прожила следующий день как несколько человек, в разных обличьях: то Рахима девушка, то Рахима невеста. Внезапно Рахима становится матерью. Потом к бабушке Рахиме… Потом снова к девочке Рахиме.
— Няня, не пугай нас, няня, — сказала сестра Адолат, входя вечером в ее дом. «Ешьте эту еду… Вот чай!» Ты сильно напугал меня прошлой ночью.
— Какая? что я сказал — спросил он, растерянно.
— Ты меня не знаешь, да? Я запер тебя в доме. Ты назвал меня Хосиат… Не делай так, детка? Ты не молодой мальчик, не так ли? ты слышишь Ты уже не мальчик… Твои волосы снова чернеют, зубы снова вылезают. Пири не богат, детка?
«Где моя мать? Она ждет, не так ли?» Что ты говоришь?
— Джон…
— Ты опорожнил мое ведро?
— Фу…
«Моя мать была больна, она умирала… Она умрет!» Я иду в наш дом.
Сестра Джастис заплакала. Она вышла и умоляла мужа:
«Чолжон, на какой день я остался?»Моя мать была маленьким ребенком. Чолжон… таков, в конце концов, человек? Разве это не ужас? Она не была плохой женщиной. Он жил для нас, его жизнь прошла. Теперь он сидит, ничего не зная и не помня. Все, что он знает и помнит, это его детство!.. Боюсь, старик! Посмотри на меня, о чем ты думаешь?
— Старушка… в детстве человек не умирает.
— Нет нет! В этом есть секрет… Скажи ОК. Я тоже слышал об этом. Есть загадка: рождаются четвероногими, потом становятся трехногими…
— Тогда двуногий.
— Правда, когда человек рождается, он ползает, потом начинает на что-то опираться, становится трехногим. Тогда двуногий, а?
— Потом берет в руку трость, и метка становится трехлапой. Затем…
«Еще один четвероногий ребенок… Ребенок!» Чолжон, правда, я еще ребенок, не так ли? Рано или поздно он не сможет ходить даже с тростью. У Ростаками будет ребенок… Почему ты не веришь?
— Старушка… в детстве человек не умирает. Не было смысла там жить.
— Это то, чего я боюсь?
— Не торопитесь, старушка… Потерпите.
* * *
Через три дня Рахима внезапно пришла в себя. Всякий, кто смотрел на него и слышал, что он говорил, не мог поверить в то, что он сделал вчера.
Момо позвала дочь, грустно посмотрела на нее и заплакала:
— Я дал концерт? Что я сказал… я не помню.
— Ты сейчас в порядке, детка?
— Слава богу… Дитя мое, посмотри на свое колебание, я сейчас ухожу.
— Энахон?
— Хорошо, я один. Я чувствую это… Я как будто стою на скале… Разве я похож на ребенка?
«Сал…»
— Нисколько. Моя благодарная мама тоже была такой. Потом, когда он умирал, он сказал…
— Что они сказали?
— В конце человеческой жизни… это как свеча перед тем, как погаснуть. Человек на грани смерти вдруг набирается сил. Свеча внезапно загорается до того, как погаснет, не так ли? Потом тускнеет…
— Энахон.
— Меня обманули? Я помню… Потом я очень расслабился, демон ударил меня. Господи, теперь я в сознании, зови детей и составляй завещание.
* * *
— Дети мои, пожалуйста, примите меня. Не забывай, хорошо ли я. Если мои неудачи закончились… забудь об этом. Я доволен своей жизнью, я доволен тобой. Пожалуйста, согласитесь со мной.
Автор: Шукур Холмирзаев