Erta bahor. Dam olish kuni edi. Hovliga tushdim. Havoning avzoyi buzuq. Yuvinib chiqib qarasam, tunuka tom peshidagi tarnov bir tomonga qiyshayib yotibdi. Qishda yoqqan qor zalvoridan qiyshayib qolgan, shekilli… Qattiqroq shamol boshlansa, tushib ketadigan…
Yoʻlakda yotgan narvonni koʻtarib kelib tomga tiraguncha tinkam quridi, nam tortib, zildek boʻp ketibdi.
Narvon zinasiga oyoq qoʻyishim bilan ayvondan onam tushib keldi.
– Nima qilmoqchisan? – dedi koʻzimga termilib.
– Hozir, – dedim beparvo qoʻl siltab. – Tarnov qiyshayib qopti.
– Shoshma, bolam, oldin choyingni ichib ol…
– Hozir tushaman.
Shunday dedimu narvonga tirmashdim. Tomga chiqishim bilan pastdan onamning xavotirli xitobi eshitildi:
– Ehtiyot boʻl, tom labiga borma!
– Uyga kirsangiz-chi! – dedim ogʻrinib.
Tunuka tomni taraq-turuq bosib, qiyshaygan tarnov oldiga keldim. Uvvalo urinaman, tarnov laʼnati oʻnglansa, qani! Zanglab ketganmi, boʻyogʻi yopishib qolganmi…
Aksiga olib, yomgʻir shivalay boshladi. Oldin tomchilab turdi-da, keyin shiddat bilan yogʻib ketdi. Tom labida oʻtirgancha, tarnovni qoʻshqoʻllab surishga urindim. Qilt etmaydi!
Pastdan yana onamning ovozi keldi:
– Menga qara, bolam.
Narvon oldiga qaytib keldim.
– Nima deysiz?
– Jon bolam, mana buni kiyib olgin…
Qarasam, onam bir qoʻli bilan narvonni changallagancha, ikkinchi qoʻlida toʻn ushlab turibdi. Yupqa roʻmoli, nimchasi hoʻl boʻlib ketgan…
Xunobim oshdi.
– Hozir tushaman, dedim-ku! Men yosh bolamanmi?
– Shamollab qolasan!
– Obbo! Siz uyga kiravering! Hozir tushaman.
Shunday deb, tagʻin tarnov oldiga qaytdim. Jahl bilan tarnovni mushtlay boshladim.
Bir mahal pastdan yana ovoz keldi:
– Ada! Adajon!
– Ha! – dedim battar xunob boʻlib.
– Varragim yirtildi!
Qarasam, yetti yashar oʻgʻlim hovli oʻrtasida turibdi. Oyogʻi ostida yirtilib, qamishlari qovurgʻadek turtib chiqqan varrak loyga qorishib yotibdi. Oʻzi koʻylakchan. Boshyalang. Yomgʻir ostida diydirab turibdi.
– Uyga kir, Farrux! – dedim baqirib. – Uyga kir, shamollab qolasan!
Quloq solsa, qani! Goh varragiga, goh menga qaraydi. Kapalagim uchib ketdi! Tomda sirgʻalib-sirgʻalib, narvon tomon yugurdim.
Uch-toʻrt pillapoya tushib qarasam, onam hamon narvon oyogʻini changallab turibdi. Roʻmoli jiqqa hoʻl boʻlib, sochlariga yopishib qolgan… Bir qoʻli narvon oyogʻida. Bir qoʻlida toʻn…
Oʻtkir Hoshimov
Ранняя весна. Это был выходной. Я спустился во двор. Воздух грязный. Когда я вышел из душа, то увидел, что крыша жестяной крыши наклонена набок. Кажется, что она кривая от выпавшего зимой снега… Упадет, если ветер усилится…
Он поднял лестницу, лежавшую в коридоре, и стоял на крыше, пока она не высохла, не промокла и не ушла, как кимвал.
Как только я ступил на лестницу, мама спустилась с крыльца.
— Чем ты планируешь заняться? — сказал он глядя мне в глаза.
— Прямо сейчас, — сказал я, небрежно махнув рукой. — нахмурился Тарнов.
— Не торопитесь, дитя мое, сначала выпейте чаю…
— Я сейчас спускаюсь.
Я сказал так и поднялся по лестнице. Едва взобравшись на крышу, снизу услышал встревоженный крик матери:
— Будьте осторожны, не подходите к краю крыши!
— А если ты войдешь в дом! — сказал я с болью.
Я прошел по жестяной крыше и наткнулся на кривую крышу. Попробую сначала, лишь бы проклятие Тарнова исправили! Ржавый, краска облезла…
Наоборот, пошел дождь. Сначала моросил дождь, а потом пошёл дождь. Сидя на крыше, я пытался толкать тарнов обеими руками. Это не работает!
Голос моей матери снова раздался снизу:
«Посмотри на меня, дитя мое».
Я вернулся к лестнице.
— Что ты говоришь?
— Джон, дитя мое, надень это…
Я увидел, что мама одной рукой держит лестницу, а другой держит шляпу. Тонкий платок, чуть мокрый…
Моя кровь увеличилась.
— Я сказал, я сейчас спущусь! Я маленький ребенок?
— Вы будете запыхаться!
— Ой! Вы входите в дом! Я сейчас спускаюсь.
Таким образом, я снова вернулся в Тарнов. Я начал со злости бить тарнова.
Вдруг снизу раздался другой голос:
— Ада! Ададжон!
— Да! — сказал я, еще больше разозлившись.
— Мои волосы рвутся!
Я увидел своего семилетнего сына, стоящего посреди двора. Под его ногами вперемешку с грязью лежит сорванный лист, с торчащими, как ребра, камышами. Он костюмер. Начать. Он идет под дождем.
— Войди в дом, Фаррух! Я закричал. — Иди домой, ты простудишься!
Если он послушает! Иногда смотрит на свою страницу, иногда на меня. Моя бабочка улетела! Поскользнувшись на крыше, я побежал к лестнице.
Когда я спускался на три-четыре ступеньки, мама все еще держалась за ножку лестницы. Ее шарф промок и прилип к волосам… Одна рука на подножке лестницы. Тонна в одной руке…
Откир Гашимов