Bir kuni kechqurun, bundan sakkiz oy muqaddam, do‘stimiz Lui R.ning xonasiga bir kecha sobiq sinfdoshlar yig‘ildik. Punsh ichdik, chekdik, adabiyot va rassomlik san’ati haqida gap sotdik, odatda yoshlarning gurunglarida aytiladigan hazil-mutoyibalar bo‘ldi. Bir payt tuyqusdan eshik lang ochilib, bolalikdagi bir do‘stim xonaga quyunday bostirib kirdi.
— Xo‘sh, qani kim aytadi, men hozir qayerdan keldim, — qichqirdi u.
— Garov o‘ynashim mumkin, Mabildan! — dedi kimdir.
— Yo‘q, ko‘rinishingdan kayfing chog‘, harqalay, biror joydan qarzga pul undirgansan yo buvangni dafn etib qaytdingmi? Ha, topdim, soatingni garovga qo‘ygansan, mo‘ljalingdagi narxda, — dedi boshqasi.
— Meningcha, sen jinday otgansan, — dedi uchinchisi. —Luinikidagi punshning hidini olib, tomog‘ingni yana ho‘llaging kelib qolgan.
— Yo‘q, topolmadinglar, men P.dan keldim. Normandiyadagi P.dan. Bir hafta bo‘ldim u yerda, mana o‘zim bilan birga bir odarimniyam olib keldim, ruxsat eting, janoblar, uni sizga tanishtiray!
U shu so‘zlarni aytib cho‘ntagidan terisi shilingan odam qo‘lini chiqardi. Qo‘l nihoyatda qo‘rqinchli edi: qop-qora qurib qolgan barmoqlari uzun, mayishib ketganga o‘xshardi. Favqulodda baquvvat mushaklarning yuqori va quyi qismida shilinmay qolgan, pergamentga o‘xshab ketadigan teri parchalari taram-taram, barmoqlarining uchidan sarg‘imtir o‘tkir tirnoqlar turtib chiqib turardi. Bu manzaradan shundoqqina jinoyatning hidi anqirdi.
—Tasavvur qiling, — hikoya qila boshladi do‘stim, — yaqinda viloyatga dong‘i ketgan bir qari jodugarning qo‘qir-so‘qirlarini sotishdi. Jodugar har haftaning shanbasida supurgisiga minib, jinlar bazmiga otlanar, jodugarlik bilan shug‘ullanar ekan: sigirlarga kinna solganida jonivorlarning suti ko‘m-ko‘k ko‘karib, dumlari xuddi avliyo Antoniyning nadiminikiday tikkasiga buralib ketarkan. O‘sha qari alvasti mana shu qo‘lga juda mehr qo‘ygan ekan.
Uning aytishicha, bu qo‘l o‘zining qonuniy xotinini boshi bilan quduqqa tashlab yuborgani (darvoqe, buni shaxsan men jinoyat deb hisoblayman) va bungacha o‘zlarini nikohlagan ruhoniyni jomning arqoniga osib o‘ldirgani uchun 1736-yili qatl etilgan dong‘i ketgan bir kallakesarga mansub emish. Ana shu qo‘shaloq jasoratni amalga oshirganidan so‘ng bu muttaham behad og‘ir jinoyatlarga qo‘l uradi, o‘zining xiyla qisqa va ayni paytda sarguzashtlarga to‘lib-toshgan umri mobaynida yuzlab sayyohlarni shiladi, monastirda yigirmatacha ruhoniyni tutunga qamab bo‘g‘ib o‘ldiradi, ayollar monastirini haramga aylantiradi.
— Nima qilmoqchisan bu jirkanch matohni? – deb so‘radik biz.
— He, jin ursin, ijarachilarni bir qo‘rqitay. Buni men eshikning qo‘ng‘irog‘iga dastak qilib boylab qo‘yaman.
— Do‘stim, — dedi novcha, tepsa tebranmas ingliz Genri Smit, — ko‘p hovliqaverma, menimcha, bu qo‘l yangicha usulda konservalangan go‘sht, xolos. Men senga undan sho‘rva qaynatishni maslahat beraman.
— Hazilni bas qilinglar, janoblar! — dedi shirakayf talaba-tabib sipolik bilan norozi ohangda. — Sen esa, Per, mening oqilona maslahatimga quloq osgin-da mayitning bu a’zosini masihchasiga dafn etgin, aks holda egasi qo‘lini qidirib senga yo‘liqadi: boz ustiga, qo‘lning egasi manfur odatini takrorlasa ham ajab emas, axir, o‘zing bilasan-ku «tarki odat — amri mahol».
— Ha, tarki odat — amri mahol! Ichgan — tag‘in ichadi! Qani oldik! – deya quvvatladi uy egasi va talabaga katta qadahni to‘latib punsh quydi. U qadahni bir ko‘tarishda bo‘shatdi-yu, kayfi oshib stolning tagiga qulab tushdi, xonada qiyqiriq ko‘tarildi. Per qadahni ko‘tarib, mulozamat qilganday qo‘lga xiyla engashib, dedi:
— Sening egang bilan bo‘lajak uchrashuv uchun ichaman!
Shundan so‘ng suhbatimiz boshqa mavzuga ko‘chdi va oradan ko‘p o‘tmay hamma uy-uyiga tarqaldi.
Ertasi kuni, soat ikkilarda men Per yashaydigan uyning oldidan o‘tayotib, birrov kirdim.
— Xo‘sh, qalaysan? – deb so‘radim undan.
— Zo‘r, — dedi u.
— Qo‘l qaerda?
— Qo‘lmi? Nima ko‘zing tushmadimi, kecha kechqurun uyga kirayotib qo‘ng‘iroqning ipiga osib qo‘ygandim. Ha, tasavvur qilasanmi, allaqanday telba yarim oqshom qo‘ng‘iroqni rosa jiringlatsa bo‘ladimi, harqalay, kimdir birov beboshlik qildi chog‘i, men kimsan, deb chaqirdim, hech kim javob bermadi, keyin to‘shakka cho‘zilib qotib uxlab qolibman.
Shu payt qo‘ng‘iroq jiringladi. Bu uyning xo‘jayini — qo‘pol, yoqimsiz bir nusxa edi. U xonaga tumtaygancha kirib keldi, hatto hol so‘rashni ham o‘ziga ep ko‘rmadi.
— Hurmatli janob, — dedi u do‘stimga, — bu o‘limtikni darhol yo‘qotishga ruxsat eting, aks holda sizni xonadan chiqarib yuborishga majburman.
— Marhamatli janob, — favqulodda jiddiy ohangda javob berdi Per. — Siz qo‘lni haqorat qildingiz, axir, u bunga munosib ish qilgani yo‘q-ku. Bilib qo‘ying, bu qo‘l bag‘oyat axloqli insonga mansubdir.
Xo‘jayin burilib, xayrlashmasdan chiqib ketdi. Per uning ortidan borib qo‘ng‘iroqdan qo‘lni yechib oldi va uni to‘shagining ustidagi qo‘ng‘iroq ipiga ildirib qo‘ydi.
— Mana shu yerda turgani ma’qul, — dedi u. — Bu qo‘l xuddi tirranchalar: «Birodarlar, o‘lishga to‘g‘ri keladi», deganlariday, har oqshom uyqu oldidan meni jiddiy fikrlarga undaydi.
U bilan bir soatcha o‘tirib, uyga qaytdim. Kechasi uyqum qochdi, hayajonlandim, asabim buzildi, bot-bot bosinqirab uyg‘onib ketdim. Bir mahal allakim bosh uchimda qaqqayib turganday tuyuldi, vahima bosdi, o‘rnimdan irg‘ib turdim, karovatning tagiga qaradim, shkafni ochdim. Nihoyat, soat oltilar edi chamasi, ko‘zim ilinibdi, biroq eshik shunaqangi vahimali taqillasa bo‘ladimi, to‘shakdan sapchib turib ketdim. Taqillatgan do‘stimning xizmatkori ekan, yarim yalang‘och, rang-ro‘yi dokaday, jag‘i-jag‘iga tegmaydi, a’zoyi badani qaltiraydi.
— O‘, janob! — xitob qildi u yig‘lamoqdan beri bo‘lib, — sho‘rlik xo‘jayinimni o‘ldirib qo‘yishdi!
Apil-tapil kiyinib, Perning uyiga yugurdim. Tumonat odam, hamma har tomonga zir yugurgan, ro‘y bergan fojeani har kim o‘zicha to‘qib-bichib izohlar, hayajondan bo‘g‘ilib bahslashardi. Olomonning orasini yorib o‘tib, do‘stim yotadigan xonaga bir amallab yetdim: eshikni ichkaridan bekitib olishgan ekan, kimligimni aytgandan so‘ng kiritishdi. To‘rt nafar politsiya xodimi xonaning o‘rtasida qo‘llarida yozuv daftarchalari, bor narsalarni birma-bir sinchiklab kuzatishar, ora-sira shivirlashib daftarchalariga bir narsalarni yozib qo‘yishardi: ikki nafar tabib behush yotgan Perning boshida gaplashib turardi. Per tirik edi, aft-angoridan ot hurkadi, basharasi ayanchli tusda, ko‘zlari kosasidan irg‘ib chiqqan, kengayib ketgan qorachiqlari ko‘zga ko‘rinmaydigan allaqanday yovuz maxluqqa qaraganday dahshatga tushib baqrayib qotib qolgan, barmoqlari esa qattiq siqilganidan musht bo‘lib toshday qotgan. Gavdasi iyagigacha choyshab bilan yopib qo‘yilgan. Men uni o‘mganidan olib ko‘tardim, shunda tomog‘iga chuqur botib ketgan besh panjaning iziga ko‘zim tushdi. Ko‘ylagiga tomgan bir necha tomchi qon qizarib turardi. Shu daqiqada meni bir narsa hayratga soldi: favqulodda ko‘zim uning to‘shagi ustida osilib turgan qo‘ng‘iroqning ipiga tushdi, kecha shu ipga do‘stim bog‘lab qo‘ygan terisi shilingan qo‘l yo‘q edi! Balki ko‘rganlar qo‘rqmasin deb doktorlar qo‘lni yechib olishgandir. Axir, unga tasodifan ko‘zi tushgan odamning yuragi chiqib ketishi turgan gap. Qo‘lning qayerga dafn etilganini so‘rab o‘tirmadim.
Endi ertasi kuni gazetada bu mash’um jinoyat haqida politsiyaning e’lon qilgan xulosasini jamiki tafsilotlari bilan keltiray.
Mana, men gazetada o‘qigan xabar:
«Yosh, mashhur normand sulolasidan biriga mansub talaba yigit Per B. kech oqshom dahshatli yovuzlik qurboni bo‘ldi. U kechqurun, soat o‘nlar chamasi, yotog‘iga qaytgan va xizmatkori Bovenga ruxsat berib charchaganini, uxlamoqchi ekanini aytgan. Tun yarimlab qolgan bir mahalda qo‘ng‘iroqning ayanchli jaranglashidan uyg‘onib ketadi. Yuragini hovuchlab o‘rnidan tez turadi-yu shamni yoqib biroz kutadi. Qo‘ng‘iroq ovozi bir daqiqa tinadi, biroq tag‘in uzundan uzoq jaranglaydi: o‘takasi yorilguday qo‘rquvga tushgan xizmatkor qorovulga yuguradi. Qorovul politsiyaga chopadi, yarim soat ichida yetib kelgan politsiya eshikni sindirib ichkariga kiradi.
Ular xonaga kirishganda ayanchli manzaraga duch kelishadi, mebellar to‘ntarib tashlangan, kiyim-kechaklar sochilib yotardi. Buni ko‘rgan politsiyachilar jinoyatchi bilan uning qurboni o‘rtasida ayovsiz jang bo‘lgan, degan fikrga kelishadi. Xonaning o‘rtasida yosh yigit Per B. behush chalqancha yotardi.
Uning badani titrab turar, yuzida qoni yo‘q, qorachiqlari vahimadan kengayib ketgan. Darhol bu yerga chaqirilgan doktor Burdoning fikricha, bosqinchi kuchli, barmoqlari uzun va chayir bo‘lgan, chunki miltiqdan otilgan o‘qlarning iziday besh panja Perning gardanida naq teshib o‘tib, musht bo‘lib mahkam siqilgan. Qotilning shaxsi va jinoyatga aloqador birorta dalil topilgani yo‘q».
Ertasi kuni shu gazetada tag‘in shunday xabar chiqdi:
«Kecha xabar qilganimizdek, og‘ir jinoyatning qurboni bo‘lgan janob Per B. doktor Burdoning ikki soat mobaynidagi sa’y-harakatlari tufayli o‘ziga keldi. Hozircha jabrlanuvchining hayoti xavf ostida emas, biroq aql-hushi jiddiy tashvish tug‘dirayotir, hanuz bosqinchidan biror-bir nishona topilgani yo‘q».
Ha, sho‘rlik do‘stim aqldan ozib qoldi, yetti oycha uni yo‘qlab, kasalxonaga borib, ko‘rib turdim, ammo Per o‘ziga kelmadi. U jinnilarcha javragan paytda og‘zidan poyintar-soyintar so‘zlar chiqardi, miyasiga yelimday yopishgan allaqanday fikr mudom uni azoblardi: go‘yo uni arvoh tindirmay ta’qib qilardi. Bir kuni Perning ahvoli og‘irlashib qoldi, deb xabar keldi, tezda yetib bordim, men borganda do‘stim jon talvasasida edi. Shundan so‘ng u ikki soatcha qimir etmay yotdi. Bir payt kutilmaganda karovatdan sakrab turdi-da, tutqanog‘i tutib, chinqira boshladi: «Yo‘qot uni! Yo‘qot! U meni bo‘g‘ayapti! Dod! Yordam beringlar! Yordam!…». Per faryod chekib jon talvasasida xonaning ichini ikki bor aylanib yugurdi-da, o‘rtaga yuz tuban quladi.
Boyaqish yetim edi, jasadni oila a’zolari dafn etilgan normand qishloqchasi P.ga olib borish menga yuklandi. O‘shanda, Lui R.ning uyida punsh ichib, sobiq sinfdoshlar bilan ulfatchilik qilib o‘tirganimizda Per mana shu qishloqdan kelgan, bizga terisi shilingan qo‘lni ko‘rsatgan edi. Uning jasadini qo‘rg‘oshin tobutga soldik.
Oradan to‘rt kun o‘tib, uning birinchi muallimi keksa kashish bilan qabr qaziyotgan joyda aylanib yurgandik. Havo ochiq, juda ajoyib kun edi, moviy osmonda oftob charaqlab turibdi. Bolaligimizda necha marotaba maymunjon tergan yulg‘unzorda qushlar chug‘urlashardi. Har gal panjarali to‘siqni yoqalab borib, o‘zimizga ma’lum maydonning etagidagi kambag‘allar dafn qilinadigan joydagi devor tirqishidan kirganimiz yodimga tushdi. Har safar og‘iz-burnimiz maymunjondan qorayib uyga qaytardik. Butalarga termulaman: shoxlarda maymunjon serob, beixtiyor bir butani uzib olib, og‘zimga soldim. Kashish duolar kitobini ochdi va ming‘irlab o‘qiy boshladi, xiyobonning narigi boshidan yerga urilayotgan belkurakning zarbi eshitilib turibdi: go‘rkovlar qabr qazishayotir. To‘satdan ular bizni chaqirib qolishdi, kashish kitobini yopdi va biz nima gapligini bilish uchun bordik. Ma’lum bo‘lishicha, go‘rkovlar qabr qaziyotib, bir tobutga duch kelishibdi. Belkurakning zarbidan tobutning qopqog‘i ochilib qolibdi. Bir barvasta jasadning skeletini ko‘rdik, skelet chalqancha yotar, bo‘m-bo‘sh ko‘z kosalari bilan bizga o‘qrayib turganday tuyuldi. Ko‘nglim behuzur bo‘ldi, negadir qo‘rqib ketdim.
— Ana xolos! — xitob qildi go‘rkovlardan biri. — Qaranglar, bu jo‘mardning panjalari kesilgan-ku!
Shunday deb skeletning yonboshida turgan qurib qolgan barmoqsiz bilak suyagini ko‘tarib bizga uzatdi.
— U menga o‘qrayib qarayotganga o‘xshaydi, — deb kuldi boshqa bir go‘rkov, — hozir tomog‘imdan oladi, qo‘limni topib ber, deydi.
— Azizlarim, — dedi kashish, —marhumning oromini buzmang, bekiting tobutni: birodarimiz bechora Per uchun boshqa joydan go‘r qazamiz.
Ertasi kuni marosimlar tugadi va men bexosdan xokini bezovta qilganimiz — o‘sha panjalari kesilgan marhumning ruhiga duo o‘qib qo‘yishni so‘rab keksa kashishga ellik frank berib, Parijga jo‘nab ketdim.
Ahmad OTABOY tarjimasi
Muallif: Gi de Mopassan
Однажды вечером, восемь месяцев назад, мы, бывшие одноклассники, собрались на ночь в комнате нашего друга Луи Р. Мы пили пунш, курили, говорили о литературе и искусстве, а также шутили, которые обычно рассказывают в молодежных группах. В какой-то момент дверь неожиданно открылась, и в комнату ворвался один из моих друзей детства.
— Ну, кто теперь скажет, откуда я взялся, — воскликнул он.
— Могу поспорить, Мабилдан! кто-то сказал.
— Нет, похоже, ты развлекаешься, деньги с кредита где-то собирала или вернулась с похорон бабушки? Да, я нашел, вы заложили свои часы по вашей расчетной цене, — сказал другой.
«Я думаю, что вы сумасшедший,» сказал третий. — Твое горло снова стало мокрым после того, как ты почувствовал запах пунша Луи.
— Нет, вы не нашли, я приехал из П. От П. в Нормандии. Я пробыл там неделю и привел с собой друга, позвольте представить его вам, господа!
Произнеся эти слова, он вынул из кармана ободранную человеческую руку. Рука была чрезвычайно страшна: черные иссохшие пальцы казались длинными и иссохшими. Сверху и снизу от необычайно сильных мышц торчали рыхлые пергаментные куски кожи, а из кончиков пальцев торчали острые желтые ногти. От этого места исходил запах преступления.
«Представляешь, — начал рассказывать мой друг, — недавно продали останки старой ведьмы, уехавшей в край». Каждую субботу ведьма скакала на своей метле и отправлялась на пир к демонам, занимаясь колдовством: когда она накладывала кину на коров, молоко у животных становилось сине-голубым, а хвосты у них скручивались, как хвост святого Антония. Этот старик уже очень любил эту руку.
Он говорит, что рука эта — израненный, казненный в 1736 году за то, что бросил свою законную жену головой вперед в колодец (что я лично считаю преступлением) и за то, что повесил на чашечной веревке священника, который ранее их обвенчал. принадлежащий черепу. Совершив этот двойной подвиг, он совершает ряд гнусных преступлений, убив за свою короткую, но полную приключений жизнь сотни туристов, и заточив в монастырь двадцать священников, превращает женский монастырь в гарем.
— Что ты собираешься делать с этим отвратительным куском ткани? — мы спросили.
«Черт возьми, я напугаю жильцов». Я повешу его на дверной звонок.
— Друг мой, — сказал Генри Смит, англичанин, которого невозможно было сбить с толку ногой, — не поднимайте слишком много шума, я думаю, что эта рука — всего лишь консервированное мясо по-новому. Советую сварить из него суп.
— Хватит шутить, господа! — неодобрительно сказал ширакайфский студент-врач. «А ты, Пьер,прислушайтесь к моему мудрому совету и закопайте эту часть мертвого тела в могилу, а то хозяин будет искать руку и найдет вас: ведь неудивительно, что хозяин руки повторяет свою ненавистную привычку ведь, сами знаете.»Откажись от привычки — команда есть место.»
— Да отказаться от привычки — это приказ! Кто пьет — пьет больше! Что мы получили! — сказал хозяин дома и налил студенту большой стакан пунша. Он одним рывком опустошил стакан и в припадке возбуждения рухнул под стол, а зал взорвался криками. Пьер поднял стакан, поклонился руке, как бы из вежливости, и сказал:
«Выпью за предстоящую встречу с тобой!»
После этого наш разговор перешел на другую тему, и вскоре все разошлись по домам.
На другой день, в два часа, я прошел мимо дома Пьера и вошел.
«Ну и как ты?» Я спросил его.
— Отлично, — сказал он.
— Где рука?
«Рука?» Разве ты не видел, я повесил трубку прошлой ночью, когда вошел в дом. Да ты представляешь, как может какой-то сумасшедший звонить посреди ночи, да и вообще, когда кто-то был занят, я позвала: «Ты кто?», никто не ответил, тогда я легла на кровать и заснул я застрял
В этот момент прозвенел звонок. Хозяин этого дома был грубой, неприятной копией. Он вошел в комнату, даже не потрудившись спросить.
«Дорогой сэр, — сказал он моему другу, — позвольте мне немедленно избавиться от этого смертного, иначе я буду вынужден выгнать вас из комнаты».
— Ваше высочество, — ответил Пьер необыкновенно серьезным тоном. — Ты оскорбил руку, ведь он этого не заслужил. Знайте, что эта рука принадлежит очень нравственному человеку.
Хозяин повернулся и ушел, не попрощавшись. Пьер пошел за нею и снял руку с звонка и повесил ее на веревке звонка над ее кроватью.
— Лучше остаться здесь, — сказал он. — Эта рука, как будто тираны говорят: «Братья, вы должны умереть», каждую ночь перед сном заставляет меня серьезно задуматься.
Я посидел с ним около часа и вернулся домой. Я не мог спать по ночам, я был взволнован, мои нервы были расшатаны, я проснулся с сильной депрессией. В какой-то момент мне показалось, будто меня стучат по голове, наступила паника, я встала, заглянула под кровать, открыла шкаф. Наконец, было около шести часов, мои глаза были закрыты, но я вскочила с кровати, гадая, неужели в дверь так ужасно стучат. Это слуга моего друга, который постучал, он полуголый, цвет лица у него бледный, челюсть не соприкасается, член дрожит.
«О, сэр!» — воскликнул он, давно плакавший, — убили моего мастера соли!
Я оделся и побежал к дому Пьера. Народ растерялся, все разбежались в разные стороны, каждый придумывал свои интерпретации трагедии, споря с азартом. Прорыв сквозь толпуЯ дошел до комнаты, где спал мой друг: дверь была заперта изнутри, и меня впустили после того, как я сказал им, кто я такой. Четверо полицейских стояли посреди комнаты с блокнотами в руках. Пьер был жив, лошадь скакала из стойла, лицо его было жалко, глаза вылезли из орбит, зрачки расширены, он вскрикнул и замер от ужаса, как какое-то невидимое злое существо, а пальцы его были сжаты в кулаки, тверды как скала. Тело покрыто простыней до подбородка. Я вытащил его изо рта и увидел пять следов когтей, глубоко вонзившихся в его горло. Несколько капель крови на его рубашке были красными. В этот момент меня что-то удивило: мой аварийный взгляд упал на веревку звонка, висевшую над его кроватью, а ободранной руки, которую мой друг вчера привязал к этой веревке, там не было! Может быть, врачи удалили руку, чтобы люди, которые ее видели, не боялись. Ведь сказано, что сердце человека, случайно увидевшего его, гаснет. Я не спрашивал, где зарыта рука.
Теперь позвольте мне привести вам все подробности заключения полиции об этом гнусном преступлении, опубликованного в газете на следующий день.
Вот что я прочитал в газете:
«Пьер Б., молодой студент, принадлежащий к одной из знаменитых норманнских династий, поздно ночью пал жертвой страшного зла. Вечером, около десяти часов, он вернулся в свою постель и сказал своему слуге Боуэну, что устал и хочет спать. Среди ночи он просыпается от печального звона колокола. Он быстро встает с колотящимся сердцем, зажигает свечу и некоторое время ждет. Звон колокольчика на минуту замолкает, но снова звенит надолго: перепуганный до смерти слуга бежит к стражнику. Охранник побежал к полиции, которая прибыла в течение получаса, взломала дверь и вошла.
Когда они вошли в комнату, то столкнулись с печальной сценой, мебель была перевернута, а одежда разбросана. Увидев это, полиция приходит к выводу, что между преступником и его жертвой произошла ожесточенная драка. Посреди комнаты на спине без сознания лежал молодой человек Пьер Б.
Его тело дрожало, на лице не было крови, а зрачки были расширены от страха. Доктор Бурдо, которого тут же вызвали сюда, считал, что незваный гость сильный, пальцы у него длинные и гибкие, потому что пять когтей пронзили шею Пьера, как пуля из ружья, и сжались в кулак. Личность убийцы и никаких улик, связанных с преступлением, не установлено».
На следующий день та же новость появилась в той же газете:
«Как мы сообщали вчера, г-н Пьер Б. стал жертвой тяжкого преступления.он пришел в сознание благодаря двухчасовым усилиям доктора Бурдо. Пока что жизни пострадавшего ничего не угрожает, но его психическое здоровье вызывает серьезную озабоченность, а цель злоумышленника пока не найдена».
Да, мой соленый друг сошел с ума, я скучала по нему семь месяцев и ездила к нему в больницу, но Пьер не приходил в себя. Пока он бешено говорил, он произносил бессвязные слова изо рта, какая-то мысль, прилипшая к его мозгу, как клей, постоянно мучила его: его словно преследовал призрак. Однажды я получил сообщение, что состояние Пьера ухудшилось, я быстро приехал, а когда я пошел, мой друг был в агонии. После этого он пролежал без движения два часа. В какой-то момент он вдруг вскочил с кровати, у него случился припадок, и он начал кричать: «Потеряй его!» Терять! Он душит меня! Дод! Пожалуйста помоги! Помощь!…». Пьер дважды в агонии пробежал по комнате, плача, и упал лицом вниз посредине.
Баякиш был сиротой, и мне поручили отнести тело в П., норманнскую деревню, где похоронены члены семьи. В то время, когда мы пили пунш и болтали с бывшими одноклассниками в доме Людовика Р., Пьер показал нам содранную руку из этой деревни. Мы положили его тело в свинцовый гроб.
Через четыре дня мы гуляли по тому месту, где его первый учитель вместе со стариком копал могилу. Был ясный, прекрасный день, солнце сияло на голубом небе. Когда мы были детьми, птицы устраивались на ночлег на лугу, где много раз щипали обезьяны. Я вспомнил, что каждый раз мы обходили забор из колючей проволоки и входили через щель в стене у подножия известной нам площади, где хоронили бедняков. Каждый раз мы возвращались домой с почерневшими ртами и носами. Я облизываю кусты: в ветвях сидит обезьяна, я нечаянно срезал куст и положил в рот. Кашиш открыл молитвенник и начал мычать, а с другого конца переулка слышен звук удара лопаты о землю: могильщики копают могилу. Вдруг нам позвонили, закрыли кашишную книжку, и мы пошли выяснять, что происходит. Как оказалось, могильщики наткнулись на гроб, копая могилу. Крышка гроба была открыта ударом лопаты. В какой-то момент мы увидели скелет трупа, скелет лежал на спине и как будто читал нас пустыми глазницами. Мне было не по себе, мне было почему-то страшно.
— Это все! — воскликнул один из Горьких. — Смотри, у этого бедняги отрезаны лапы!
Поэтому он подобрал иссохшую безпалую кость запястья, стоявшую рядом со скелетом, и протянул ее нам.
«Кажется, он меня читает», — засмеялся другой горьков.
— Милые мои, — сказал Кашиш, — не нарушайте покой покойника, закройте гроб: мы выкопаем могилу для нашего бедного брата Пьера из другого места.На другой день обряды кончились, и я дал пятьдесят франков старому кашишу, попросив его прочесть молитву о душе покойника, которому отрубили лапы, которого мы невольно потревожили в хаки и увезли в Париж.
Перевод Ахмеда ОТАБОЯ
Автор: Ги де Мопассан.
