Kecha dadamdan soʻrab qoʻyganim uchun bugun akam ham «kerak emas, borma» degan jekirishini qilmadi. Choyni naridan-beri ichib, otxonaga yugurdim.
Dadam bilan oyim:
— Oyogʻing olti, qoʻling yetti boʻlib qoldiyov! — deb kulishib qoldilar.
Qashlogʻichni oldim-da, qora qashqqamni yalangʻochlab uyoq-buyogʻini qashlab chiqdim. Jonivor tipir-tipir qiladi, bosh chayqaydi, yer tepinadi, dum silkitadi… Shuning bilan mening koʻnglimga: «Xudo xohlasa kelasi yilga bir uloqlar chopayki, hamma meni: «Turgʻun chavandoz», deb atasin degan orzular tushadi.
Ulugʻ hayitdagi hayitlikka oldirgan moʻgʻul egarcha bilan gʻalaticha qilib toychamni egarladim. Togʻamga yalinib-yalpogʻlanib oldirgan oʻrus yuganni artib-surtib soldim-da, oʻzim chetroqdan turib kam-koʻstini kuzatdim:
— Quyushqoni ham oʻrnida, egar ham yaxshi qoʻngan, qorinbogʻi ham jips, yugan ham toʻralarnikidek! Lekin umuldirigʻining yoʻqligi biroz koʻnglimni gʻash qildi. Anchagina oʻylab turganimdan keyin, akamning yugan uchun asrab qoʻygan qayishi esimga tushib, sekingina yertoʻladan haligi qayishni olib chiqib, umuldiriq yasadim.
Endi toycham juda ham gijinglab, xuddi toʻralarnikidek boʻlib ketdi. Uyoq-buyogʻini supurgandan keyin ustunga qantarib qoʻydim. Endi qoldi: oq jujuncha kamzulimni, oʻrischa shimni, amirkon etikni, baxmal toʻppini kiyish… Ana shundan keyin otga minsak chin toʻracha boʻlamiz-da!
Oyimning bir qiziq odati bor: har qachon yangiroq kiyim kiymoqchi boʻlsam, koʻzini ola-kula qilib: «Qaqshagʻir, kir qilasan, toʻy-poʻyga borganda kiyarsan!» — deb qargʻay boshlaydi. Ozgina «shayton yigʻisi» qilmaguningcha ish oʻnglanmaydi. Bu gal ham oʻshandogʻ yigʻidan qilib olganimdan keyin, kiyimlarimni kiyib, shohi qiyiqchamni belimga bogʻlab oldim. Oyimga bildirmasdan sekingina uyga kirib, dadamning kumush chopqon qamchisini ichimga tiqib, tashqariga chiqdim.
Xizmatchi goʻsht keltirib turgan ekan. Otxonadagi qora qashqani koʻchaga chiqarib turishga buyurib, goʻshtni oyimga kirgizib berdim-da, tashqariga qarab chopdim.
Oyim orqamdan:
— Kiyimlaringni kir qilma, toyingni qattiq choptirma, uloqchilar orasiga kirib, biror hodisaga yoʻliqma, oʻrtoqlaring bilan bir chetda turib tomosha qil! — deb javrab qoldi.
Xizmatchidan otni olib mindim. Toʻnimning etaklarini yigʻishtirib, qashqachamning choviga bir-ikki qamchi bergan edim, jonivor shataloq otib ketdi. Xizmatchining: «Ha, barakalla! Chavandoz!» degan tovushini eshitib, qattiqroq qamchilab edim, jonivor qashqacham koʻtarib ketayozdi.
II
Chuqur ariqdan toyimni sugʻorib chiqayotganimda bir ioʻda uloqchi-chavandozlar uchrab qoldilar. Ularning ba’zilari akamning oʻrtoqlari edilar, men bilan soʻrashdilar. Ulardan biri akamning qayerdaligini soʻragan edi, men ertalab uloqqa ketganligini aytdim.
— Bizning Mahkamboy uloqqa juda ham ishqiboz-da! — dedi haligi yigit.
— Yoʻl boʻlsin, boyvachcha? — deb soʻradi mendan yana beri. Men uyalinqiradim:
— Uloqqa! — dedim.
— Barakalla, chavandoz! Barakalla, Turgʻun chavandoz! — deyishdi ular. Ayniqsa meni «chavandoz» deb atashlari juda ham kayfimni keltirib, ichimdan: «Otangga rahmat», — deb qoʻydim.
Biz bir durkum otliq boramiz. Jonivor toycham boshqa otlardan qolishmaydi va goho ularning otlaridan oʻtib ham ketadi. Toycham oʻta qolsa: Otingiz juda ham yoʻrgʻa ekan-da, boyvachcha», — deb menga piching otishadilar.
Ha kim har narsadan bahs qiladi, orada menga ham soʻz qotib qoʻyadilar. Men uyalaman. Soʻz urinib yana Mahkam akam ustida toʻxtaldi:
Shu choqqacha koʻp uloqchi koʻrdim, lekin Mahkamdek uloqqa serzavqini koʻrmadim! — dedi bittasi.
— Mahkam boyvachchaning ota-bobosi uloqchi boʻiib kelgan-da! — dedi Sobir tegirmonchining oʻgʻli.
— Axir, oʻn ikki yashar ukasini koʻrmaysizmi, shu yoshidan uloq chopmoqchi!
Bu soʻzdan mening a’zoyi badanim jimirlashib ketdi va oz qoldiki kulib yuborsam.
— Dadam Mahkamning bobosining uloq chopshini gapiraversa kishi hayron qoladi, — dedi yana bir moʻylovi shopdek yigit, — yuz, ikki yuz chavandoz ichidan yoppa-yolgʻiz uloqni ajratib chiqar ekan-da!
— U vaqtning odamini uloqning piri desang-chi! — dedi Sobir tegirmonchining oʻgʻli.
— Oting yaxshi va bilagingda kuch serob boʻlsa, sen ham uloqning piri boʻlasan! — dedi yana biri.
Men bobomning maqtovini eshitib, kekkayib bormoqdaman… Shu paytda orqamizdan ot shatalogʻi eshitilib, qayrilib qaragan edik, oldiga bir ola echkini oʻngargan, koʻkragi ochiq, yaktakchan, saman otliq bir yigitni koʻrdik. U bizga yetib toʻxtadi va hamma bilan ot ustida turib soʻrashdi.
— Bu hafta yordamlashasiz-da, karvon! — dedi kulimsirab Toʻgʻon aka.
— Ha, boʻlmasam-chi, sizdek ogʻaynilarga koʻmaklashmasam boʻladimi! — dedi haligi yigit va toʻzumsizlandi: — Qani, ildamroq yuringlar!
Yigit bilan birgalashib ketdik. Biroz borgach, bizning otimizning oyogʻi bilan chavandoz yigitning sabri tugadi shekilli, otiga birdan shartillatib qamchi berdi va qushdek uchib ketdi. Biz, faqat uning: «Men tezroq boray», — degan soʻzini eshitib qoldik. Endi soʻz haligi chavandozning oti toʻgʻrisida boshlandi.
— Valadning oti juda ham chopqir-da, — dedi Toʻgʻon aka, — uloqchi boʻIganingga yarasha shundaqangi oting boʻlsa!
— Xuddi bodirafrafdek uchadi! — dedi moʻylovi shopdek yigit.
Shu vaqt nima uchundir hamma birdan sharaqlab kulib yubordi. Kulgi sababiga tushunmasam-da, men ham ularga qoʻshilib kulishdim.
— Bodirafrafmi, bodisarsar? — deb soʻradi undan allakim.
III
Biz, akamga «Doʻmburovot» guzarida uchradik. Akamlar samovarchiga palov damlab qoʻyish uchun oʻzaro pul yigʻib berishgandan keyin, biz yana yoʻlga tushdik.
Dalaning koʻchasi qishdan boshqa vaqtda suv koʻrmagani uchun ikki gaz keladigan bilq-bilq guppon tuproq, yigirma-oʻttiz uloqchi birdaniga yoʻl bosib, qaysi otini choptirib, qaysi Ioʻkillatib boradi.
Koʻchani toʻzon qoplagan, kishi kishini tanimaslik holga kelgan. Men boʻlsam uyga qaytib borganimda: «Kiyimlaringni pes qilibsan!» — deb oyimning qargʻishidan qoʻrqib boraman.
Talaygina yoʻl bosgandan keyin uloq chopiladigan joyga yetdik. 0’zi, toʻrt tarafi koʻz ilgʻamaytirgʻon darajada katta va sayhon bir yer ekan. Bu joyga juda koʻp xalq yigʻilgan, bundagi uloqchi otliqlar bilan tomoshachi yayovlarning had-hisobi yoʻq. Katta sadaqayragʻochning tagida ikkita bordondek samovarga oʻtin qalab qaynatadilar. Undan nariroqda bir-ikki kishi uch-toʻrt qop bodringni bir-birisiga tirab qoʻyib: «Mirza qiron bodiring! Kasir-kusir bodiring!» deb maqtashadilar.
Akamlar sadaning ostiga — samovarchining palosiga otdan qoʻndilar. Kun qizigʻida turish qiyin boʻlgani uchun, men ham toycham bilan sadaqayragʻochning bir bagʻriga borib turdim. Tevarakdagi kishilar bir menga va bir toychamga qaraydilar. Men uyalib toychamning yolini tarayman. Tevaragimdagi kishilar orasida vagʻir-vugʻur gap, toʻzumsizlanib uloqning boshlanishini kutadilar. Birisi: «Bugun uloq qizimaydi», — desa, ikkinchisi: «Bekor aytibsan, bugun uloq juda ham qiziydi, chunki Salim bilan Murod chavandozlar kelar emish», — deydi. Yana biri: «Ha, ha! Agar Salim kelsa, uloq juda ham qizir ekan!» — desa, allakim: «Salimning oti qozoqi ot, qamchi koʻtarmaydi, hayt desa bas!» — deydi. Tagʻin birov: «Ular uch kishi edi, ikki yildan beri biri koʻrinmay qoldi, ana oʻshanisiga chavandoz bolasi bas kelolmas edi!» — desa, yana allakim: «oʻlma, oʻlma! Men ham shuni koʻpdan beri koʻrmayman, girdigʻumdan kelgan, yerdan bichib olgandek yigit-a?» «BaIli, balli! Otangga rahmat, xuddi oʻsha yigit, qancha soʻrogʻlasam hech kimdan daragini bilolmadim!»
Shu yigitning ustida anchagina janjal boʻlib oldi, biri: «oʻlib ketgan», — desa, ikkinchisi: «Tirik!» — deb qichqiradi. Ularga yana birisi qarshi turib: «Ot bosgan, doktorxonada oʻlgan!» — deydi, soʻfiroq bir odam: «Birovga yomon nafas qilmanglar!» — degan edi, allaqaysi kishi: «oʻlsa oʻlgandir, bunga nima janjal!» — deb qoʻydi, tagʻin birov: «Bekor ham oʻltiribmiz-da!» — deb kuldi. Yana: «Sirasi-sirasi!» Tagʻin shovqin-suron, yana: «Ha, ha!» Tagʻin: «Yoʻq, yoʻq»…
Bir kishining: «Ana uloq keldi!» deb yuborishi bilan hamma tip-tinch boʻlib, uloqqa qarab qoldi. Yana bir ozdan keyin: «Ulogʻi yosh ekan! Yaxshi chavandozga uchurvoq ham boʻlmaydi!» «Shunisi tuzuk, shunisi!» — deganjanjal boshlagan ham edi, maydonga ikki chavandozning ot oʻynatib kirishi hammaning tovushini oʻchirib qoʻydi va sekin-sekin: «Salim chavandoz!» «Murod chavandoz!» degan shivirlashishlar eshitilib qoldi.
— Qorasi Salimmi, choʻtiri?
— Salimning bilagi kuchlikka oʻxshaydi! Chavandozlaming birisi koʻk chovkar va ikkinchisi ola otga mingan bahaybat chapani yigitlar edilar. Bular kelgandan keyin xalq chidamsizlanib qoldi:
— Ana endi chin uloq koʻrasan! — deyishadilar.
— Bukun qiyomat ulogʻi boʻlar ekan! — deb boshlarini chayqatib qoʻyadilar.
— Murodning otini koʻr, xuddi qanoti borga oʻxshaydi.
— Koʻk chovkarni aytasanmi, toʻruqnimi?
— Har ikkalasiga ot yetmaydi, ikkovi ham yaxshi zot!
— Qulogʻi chimirilgan ot chopqir boʻiadi!
— Quloqda gap yoʻq, gap zotda!
— Yoʻq, yoʻq! Serkishnovda, oʻzim sinab koʻrdim!
— Qora ot chopqir boʻladi, deganlar, qorasi yaxshi, qorasi!
— Dadam rahmatlik ot olganda tuyogʻiga diqqat qilar edi, gap tuyoqda.
Bahslashadilar, har kim oʻz yonidagi bilan talashadi. Men ham shu toʻgʻrida oʻylab, ularning aytgan nishonlarini qora qashqamdan qidirib topsam suyunib, topmasam kuyunib turaman.
Mahallamizdagi oʻrtoqlarimdan Nurxon, Haydar soqov, Shokir mishiqilar ham otlarini loʻkillatib kelib qoldilar. Biz toʻrtovimiz otlarimizni qator qoʻyib, uyoq-buyoqdan gaplashib turdik. Nurxon dadasidan ola yoʻrgʻani soʻraganda qilgan bahonasini aytib kuladi. Haydar soqov saman otining yoʻlda Shokir mishiqining baytaliga qarab kishnaganini aytib, Shokirni masxara qiladi. Kulishamiz. Shokir boʻlsa burnini torta-torta: «Uyalib ketdim, bundan soʻgʻun biya minmayman», — deb qizarib-boʻzardi. Otimning umuldirigʻiga ularning havaslari kelib, bahosini soʻrashdilar, men: «oʻn besh tanga», — deb, kumush qamchini ham koʻrsinlar uchun oʻynagansimon egarning qoshiga «taq-taq» urib qoʻyaman. Ular: «Qani, qani, kumushmi?» — deb qamchinni qoʻlimdan olib koʻradilar. Men sekingina boshimni qimirlatib, oʻzimda allanima sezinaman. Ularning otlariga, oʻzimnikiga, kiyimlariga, kiyimimga qarab, oʻzimni ulardan allaqancha yuqorida koʻraman. Haydar soqov tutila-tutila… «Kelinglar, bir choptiraylik», — dedi. Nurxon koʻnmasa ham tortib olib ketishdi. Ulaming orqasidan Shokir ham baytalini yugurtirdi. Chidab turib boʻlmas ekan, ular orqasidan toychamga bir qamchi berib yuborgan edim, jonivor ikki yamlab bir yutub, oʻn odimda ularni yoʻlda qoldirib ketdi. Anchagina uzoqlashganimdan soʻng orqamdagilarga qaragan edim, hammaning koʻzida men ekanman. Yana qattiqroq haydadim. Qirning bir chekkasiga borib otimni toʻxtatdim, talay vaqtdan keyin ular otlarini loʻkillatishib yonimga yetdilar. Bu yerda otlarimizning chopqirligi toʻgʻrisida soʻzlashdik. Nurxon, otining chopmasligiga akasining issiq holda suv berganini sabab qilib koʻrsatdi. Haydar soqov boʻlsa Eson koʻknorining oʻgʻlini soʻka-soʻka:
— Bozorga un uchun borayotganimda bexos tom boshidan guvala tashlab yubordi. Shundan beri qamchi bilan yuz ming ursang ham jonivor qulogʻini chimirib, hurkib tura beradi! — dedi.
Mening qashqacham toʻgʻrisida, Haydar aytadi: «Sening, — deydi, — otingga hech ot bolasi yetmaydi!» — deydi. Nurxon aytadi: «Otdan sening baxting bor ekan, lekin, — deydi, — yem-hashakni oʻzing ber, xizmatkorga ishonsang otingni buzib qoʻyadi, oʻrtoq, men senga bir aytib qoʻydim», — deydi.
Shu yerda uzoqqina soʻzlashib turgandan keyin yana otni keyinga qarab qoʻydik. Tagʻin ulardan oʻzib ketdim. Xalqqa yaqinlashgandan keyin «meni ham tanib qoʻysinlar» deb qashqachamni ust-ustiga qamchilashim bormi, shamol-da, shamol… endi xalq bir oʻzimga va bir qora qashqamga tikila boshladi. Men boʻlsam, «meni endi taniysizlar!» deb toyimning yolini qamchi sopi bilan tarab tura berdim.
IV
Tomoshachilar orasida yana ola-gʻovur qoʻpti: «Ana, uloqning soligʻini yigʻayotibdilar!», «Uloq hozir boshlanadi!», «Murod chavandoz ham turdi!», «Salim qalpogʻini kiydi!», «Roʻzi qassob» uloqni boʻgʻizlamoqchi, pichogʻini qayrayapti!», «Boyvachchalar ham qoʻzgʻalishdilar!», «Salim choponini yechmoqchiga oʻxshaydi!», «Hay barkalla, shovvozlar!»
Oʻrtoqlarim bilan men ham uloqning tezroq boshlanishini kutmoqdamiz. Chavandozlarning qaysisi toʻnini yechmoqda, ba’zisi otining ayilini tortmoqda va qaysi birovlar uloqning soligʻini bermoqda edilar. Akam ham shohi sallasi bilan beqasam toʻnini menga berib, oʻzi oʻrtaga ot oʻynatib ketdi.
Uloqchilar birin-sirin oʻrtaga gʻuj boʻla boshlagan boʻlsalar ham, hanuz uloq oʻrtaga kirmagan edi. Hamma tomoshachilar sabrsizlanib: «Shu tobgacha tuya boʻgʻizlasa ham boʻlar edi, ulogʻi yaxlab qoldimi?» — deyishadilar.
Oradan talay vaqt oʻtgandan keyin, boʻgʻizlangan ulogʻini oldiga oʻngarib Orif sarkor va uning orqasidan boyagi mashhur chavandozlar qalpoqni chakkaga qiya qoʻyib, egarga qiyshiq oʻltirib oʻrtaga kirdilar. Tomoshachilar uloqni koʻrganlari on: «Xoh, jonivor, bormisan!* deyishdilar.
Oradan allakim: «Uloqning qoni yaxshi yuvildimi?» — deb soʻragan edi, Orif sarkor:
— Xotirjam! — dedi va uloqni shalq etib yerga tashladi, soʻngra xalqqa yaqinroq kelib: «0gʻaynilar! Bola-chaqalarni chetga chiqaringlar, ot oyogʻida qolgudek boʻlmasin, oʻzlaring ham ehtiyotroq joyda turinglar, hayvon bilan boʻlgan ish qiyin!» — deb aytdi.
Orif sarkor xalqdan fotiha olib, otini yugurtirib toʻdaga ketdi. Tomoshachilar toʻdadagi oʻz yaqinlariga: «Bukun gʻayratlaringni koʻramiz-da!» — deb baqirishdilar.
Uloq boshlandi…
Birisi oladi, ikkinchisi tortadi. Ikkinchisining yoniga uchinchisi va toʻrtinchisi qoʻshilib, birdan sakkiz tomonga tortqilashadilar, oraga chetdagi uloqchilar ham siqilishib kirib, yana uloqni buydalashadilar. Juda qiziq… har kim uloqni oʻz taqimiga bosish harakatida, lekin uloqning dumidan, oyogʻidan, yolidan tortuvchilar juda ham koʻp. Toʻdadan olib chiqish juda qiyin. Ba’zan uloqni toʻdadan olib chiquvchi ham koʻrinib qoladi, biroq uning ketidan uloqchilar chugʻur-chuqdek yopirilishib oʻn-oʻn besh qadamda tutib oladilar. Yana tortish boshlanadi.
Bu yoqdagi tomoshachilar: «Taqimga bos, taqimga!», «Otning boshini qoʻy, choviga qamchini shigʻab ber!», «Boʻsh kelma, mahkam tut!», «Yuganini boʻshat, qamchingni tishlab ol, yoningga alahsima!», «01ding, olding!», «Berma, chapga burul, chapga!», «Tut, qoʻyma!», «Voy toʻymagur, berib yubording-a, oʻz koʻnglingda sen ham uloqchisan-da!», «Oting harom qotsin, otmi, eshakmi — bu harom oʻlguring?»… deb har xil tovushda baqirishadilar. Uloq yerga tushib ketib qolsa, tomoshabinlardan ba’zisi yugurib borib yerdan uloqni azod koʻtarib oladi, ukasimi, oshnasimi — ishqilib birorta yaqin kishisiga tutqizmoqchi boʻladi. Lekin boshqa chavandozlar uloqni undan olmoqchi boʻlib ustiga duv yigʻiladilar, u bermaslikka tirishadi, boshqalar oʻrtaga sanjob qilib siqadilar. Bechora anchadan keyin oqsoqlanib yoki qoʻlini silab oʻrtadan arang chiqib ketadi. Otasi bolasini, akasi ukasini tanimaydi, chang-toʻzon, terlangan, pishilgan, har kim uloqni taqimiga bosish qaygʻusida. Bosh yorilib, koʻz chiqqan bilan, otdan yiqilib qoʻli singan bilan parvoyi-falak… Ishqilib, uloqni taqimga bosilsa boʻldi… Taqimga bosish oʻzi juda ham nash’alik-da!
Lekin taqimga bosish har kimga ham muyassar boʻlavermaydi, taqimga koʻproq bosuvchilar boyagi chavandozlar; azoblanib, oʻlayozib boʻlsa ham uloqni taqimga bosgach, otga qamchi berib ellik-oltmish odim nariga qochib boradilar-da, yana orqadagilar tarafidan oʻralib olinadilar. Yana tortish.
Uloq boshlanganidan biror soat vaqt oʻtgan edi. Birdan uloqchilar suv quygandek tinchib, tortish oʻrnida toʻplanishib qoldilar. Biz, otliq-yayov tomoshabinlar ham hammamiz oʻrtaga yugurishdik. Men keyinroq borganim uchun otliq-yayov xalq oʻrtani sirib olgan edi. Men chekkada qoldim. Har qancha urinsam ham oʻrtaga kirishning epi boʻlmaganidan keyin odamlarning ogʻziga qarab turdim. Lekin uloqchilar orasidagi hodisa hammaga ham noma’lum edi. Har kimning yuzida taajjub va bir-birisidan: «Nima gap?» — deb soʻrashar edi.
Bir necha daqiqadan keyin: «Qimirlatmang, qimirlatmang!» — degan tovush eshitilib, xalq yana taajjubga tushdi.
— Nari boʻlinglar, hovv! — deb oʻrtadan birov baqirdi. Xalq bir chetlik boʻlib, yoʻl ochdi.
— Nima gap, nima gap?
— Hech narsa emas… Esonboyni ot bosipti!
— Qoʻrqinchli emasmi?
— Yoʻq, sagʻal.
Kishilar bir-biriga qarab: «Falokat-falokat», — deyishdilar. Nari tur-beri tur qilib, besh-olti kishi otga bosiriq boʻlganni oʻrtadan olib chiqdilar. Kishilarning koʻmagi ostida keltirib, sadaning ostiga yotqizdilar.
Darrov bir kishi aravaga yuborildi, bittasi oʻziga kelarmikan, deb oʻlgudek boʻlib yotgan Esonboyning yuziga suv sepib koʻrgan edi, qimir etmadi.
— Besh-olti otning tagida qoldi-da, bechora!
— oʻnta otning tagida qolsa ham hech gap emas-ku, biroq qaltisroq joyidan bosganga oʻxshaydi…
— Umri boqi boʻlsa hech gap emas.
«Bechora bulturgi hayitda menga yarim soʻm hayitlik bergan edi. Ilohi yaxshi boʻlsin», deb koʻnglimdan oʻtkazdim. Arava keldi. Esonboy akani aravaga yotqizdilar. Akam uch-toʻrtta oʻrtoqlari bilan arava yonida Esonboyni kuzatib shaharga joʻnab ketdi.
— Shoʻr paxta qilsin, kepak qizdirib bossin, — deb xalq chuvurlashib qoldi.
Ular joʻnagandan keyin uloq yana boshlanib ketdi. Men uloq tugaguncha tomosha qilib turdim. Lekin yaxshiki endi hech kimni ot bosmadi.
* * *
Kecha meni ot qoqqan ekan, oʻrnimga kirishim bilan tirrakdek qotib uxlabman. Ertalab oyim: «Tur, tur tezroq, dadang kelsa nah oʻldiradi!» — deb ustimdan koʻrpamni tortib tishladi. Men uyquli koʻzim bilan: «Dadam bozor ketmadimi?» — deb soʻragan edim, oyim:
— Esonboyning janozasida! — deb javob berdi.
Mening uyqum oʻchdi.
Muallif: Abdulla Qodiriy
Ma’lumotlarni rus tilida o‘qing👇
Поскольку вчера я спросил отца, мой брат сегодня не сказал «не надо, не уходи». Я выпил чай и побежал в конюшню.
Мама и папа:
— У тебя шесть ног и семь рук! они смеялись.
Я взял кашлогич, снял свой черный кашкам и вышел. Животное извивается, мотает головой, лягает землю, трясет хвостом… Вот почему я мечтаю: «Дай Бог, в следующем году у меня будут бегать козы, так что все будут звать меня: «Стоящий всадник».
Я как-то странно оседлал свою кобылу монгольским седлом, которое привез на Курбан-байрам. Я вытер русский юган, который выпросил дядя, и наблюдал за ним из угла.
«Сбруя на месте, седло хорошо подогнано, брюхо замазано, ярмо как у лошади!» Но отсутствие надежды меня немного разочаровало. Немного подумав, я вспомнил о ремне, который брат приберег для стирки, тихонько достал ремень из подвала и предпринял попытку.
Теперь моя кобыла очень взволнована, как и лошади. Подметая гнездо, я ставлю его на столб. Теперь осталось надеть мою белую жилетку джуджун, русские штаны, американские сапоги и вельветовый топ… После этого садимся на коня!
У моей мамы есть интересная привычка: каждый раз, когда я хочу надеть новую одежду, она улыбается и говорит: «Можешь постирать, наденешь, когда пойдешь на свадьбу!» — начинает ругаться. Ситуация не улучшится, пока ты немного не поплачешь. И на этот раз, после того, как я сделал его из той же кучи, я оделся и повязал шаль вокруг талии. Ничего не сказав матери, я тихо вошла в дом, вложила в себя отцовский серебряный кнут и вышла.
Слуга нес мясо. Я приказал вороной лошади из конюшни встать снаружи, скормил мясо матери и выбежал на улицу.
Мама за мной:
— Не пачкайте одежду, не затягивайте галстук слишком туго, не лезьте в толпу и не попадайте в аварию, отойдите в сторонку и смотрите с друзьями! — он был сбит с толку.
Я получил лошадь от слуги. Я подобрал полы туники и дал пару кнутов своей лошади, и животное убежало. Слуга сказал: «Да благослови вас!» Райдер! Когда я услышал его голос, я хлестнул сильнее, животное убегало.
II
Когда я поил своего верблюда из глубокой канавы, я встретил группу всадников на козах. Некоторые из них были друзьями моего брата, они спрашивали меня. Один из них спросил, где мой брат, и я сказал ему, что он утром ушел к козам.
— Наш Махкамбой очень любит козочку! сказал молодой человек.
— До свидания, малыш? — снова спросил он меня. мне стыдно:
«К козе!» Я сказал.
«Благослови тебя, всадник!» Здравствуй, Стойкий Всадник! — Они сказали.В частности, меня называли «наездником», и я говорил себе: «Спасибо, батюшка».
Мы поедем верхом на некоторое время. Животная кобыла не отстает от других лошадей, а иногда даже обгоняет их. Если моя кобыла заходит слишком далеко, меня ругают, говоря: «У тебя очень хорошая лошадь, но бедная».
Да, они спорят обо всем и иногда перебивают меня. Мне стыдно. Пытаясь заговорить, Махкам снова остановился на моем брате:
До сих пор я видел много коз, но никогда не видел такого козла, как Махкам! сказал один.
— Хоть предки дружного мальчика были Козерогами! — сказал Сабир, сын мельника.
— Ведь ты не видишь его двенадцатилетнего брата, он хочет бежать от своего возраста!
Мое тело вздрогнуло от этого слова, и я чуть не расхохотался.
— Удивишься, когда мой отец расскажет о козлиных бегах деда Махкама, — сказал другой человек с усами, — хотя из ста или двухсот наездников он выделит одного козла!
— А если назвать человека того времени козлиной головой! — сказал Сабир, сын мельника.
— Если у тебя хорошая лошадь и у тебя есть сила в запястье, ты будешь козлиным пиром! сказал другой.
Когда я услышал похвалу дедушки, мне стало грустно… В этот момент мы услышали звук лошади позади нас, и мы обернулись, чтобы увидеть молодого человека с козой перед ним, с открытым сундуком, и одинокий мужчина на соломенной лошади. Он остановился у нас и спросил всех, кто стоял на лошади.
— Ты поможешь на этой неделе, караванщик! Брат Тогон сказал с улыбкой.
«Да, что, если я не могу помочь таким братьям, как ты!» — сказал юноша и забеспокоился: — Давай, иди быстрее!
Мы сошлись с парнем. Через некоторое время у всадника с ногой нашей лошади, похоже, не хватило терпения, он вдруг хлестнул свою лошадь и улетел, как птица. Мы слышали только его слова: «Я пойду быстрее». Теперь слово началось о лошади всадника.
— Лошадь Валада очень быстра, — сказал брат Тогон, — если у тебя есть такая лошадь, которая подходит тебе в качестве козла!
— Летает как огурец! — сказал парень с усами.
В это время почему-то все расхохотались. Хотя я и не понял причины смеха, я присоединился к их смеху.
— Бодирафраф, бодисарсар? — спросил его Аллаким.
III
С братом мы познакомились в Домбуровоте. После того, как мои братья собрали деньги, чтобы сварить плов для самовара, мы снова отправились в путь.
Так как улица полевая не видит воды, кроме зимы, она покрыта пылью, и идет сразу двадцать тридцать всадников на козах, скачут на лошадях и скачут галопом.
Улица покрылась пылью, люди стали неузнаваемы. Что касается меня, когда я вернулся домой, он сказал: «Ты в своей одежде!» Я боюсь проклятия моей матери.
Пройдя долгий путь, мы достигли места, где бежит коза. 0,это большая и просторная земля со всех четырех сторон. В этом месте собралось много людей, бесчисленное количество всадников и зрителей. Под большим богарным деревом они варят дрова в двух самоварах размером с бурбон. Дальше один или два человека положили друг на друга по три-четыре мешка огурцов и сказали: «Мирза, возьми огурцы!» «Огурцы!» они это хвалят.
Братья слезли с лошади под самоваром. Так как в дневную жару было трудно не спать, я также отправился на один круг к ольхе со своей кобылой. Люди в Тевараке смотрят на меня и мою кобылу. Я расчесываю свою кобылью шерсть от стыда. Среди окружающих меня людей они с нетерпением ждут, когда коза заговорит. Один из них сказал: «Сегодня козе не будет жарко», а другой сказал: «Ты говоришь чепуху, сегодня козе будет очень жарко, потому что едут всадники Салим и Мурад». Другой: «Да, да!» Если Салим придет, козе будет очень жарко! — сказал он, «Конь Салима — казахский конь, он не носит кнута, так что перестань так говорить!» — он говорит. Кто-то другой сказал: «Их было трое, одного не видели два года, а того и одного не хватило бы всаднику!» — снова сказал аллаким: «Не умирай, не умирай!» Я его тоже давно не видела, парень, который вышел из моего подъезда, словно вырванный из земли? «Бали, бали! Благодаря твоему отцу, это тот самый парень, сколько я ни спрашивал, ни от кого не мог узнать об этом!»
Из-за этого молодого человека была настоящая ссора, один сказал: «Он мертв», а другой сказал: «Он жив!» он кричит. Другой встал перед ними и сказал: «Его сбила лошадь, он умер в кабинете врача!» — говорит один из мудрецов: «Не давайте никому дурного запаха изо рта!» — сказал он, «если он умрет, то он мертв, что в этом такого!» — сказал кто-то другой: «Мы убили напрасно!» он смеялся. Снова: «Сираси-сираси!» Больше шума: «Да, да!» Метка: «Нет, нет»…
Кто-то сказал: «Вот идет коза!» Как только он сказал, все успокоились и посмотрели на козла. Через некоторое время он сказал: «Сын молодой!» Хороший наездник — это даже не воздушный змей!» — Вот именно! — он уже затеял драку, и выход двух всадников на арену заглушил всеобщий голос, и медленно произнес: «Салим всадник!» «Мурод всадник!» послышались шепотки.
— Салим черный?
— Запястье Салима выглядит сильным! Один из моих всадников был мужчиной в синем воротничке, а другой был огромным парнем в черном. После того, как они пришли, люди стали нетерпеливы:
— Сейчас ты увидишь настоящего козла! — они говорят.
— Сегодня будет день судного дня! они качают головами.
— Посмотрите на коня Мурада, у него как будто крылья.
— Ты имеешь в виду чернику или туркур?
— Лошадей на обоих не хватает, обе хорошие породы!
«Скачет конь с проколотым ухом!»
«В ухо не говорят, в сердце говорят!»
«Нет нет!» Сам пробовал в Серкиснове!- Те, кто говорят, что черный конь быстр, черный хорош, черный!
— Мой отец обращал внимание на свое копыто, когда в благодарность покупал лошадь.
Они спорят, каждый ссорится с тем, кто рядом. Я тоже думаю об этом и ищу в моих темных глазах цели, о которых они упомянули, и мне грустно, если я их нахожу.
Среди моих товарищей из нашего района также пришли Нурхан, Хайдар немой и Шакир Мишики со своими лошадьми. Мы вчетвером выстроили лошадей и разговаривали друг с другом. Нурхан смеется над оправданием, которое он привел, когда попросил у отца одеяло. Хайдар высмеивает Шакира, говоря, что немая соломенная лошадь ржала на дороге Шакирову кошку. Мы смеемся. Шакир краснел и говорил: «Мне стыдно, я не буду после этого ездить на лошади». Они завидовали моему коню и спрашивали цену, я сказал: «Пятнадцать монет» и «тук-тук» серебряный хлыст на нос игрушечного седла, чтобы они его видели. Говорили: «Где, где, серебро?» — они пытаются взять кнут из моей руки. Я медленно киваю и чувствую все внутри себя. Глядя на их лошадей, на своих, на их одежду, я уже вижу себя выше их. Хайдар был ошарашен… «Пойдем пробежимся», — сказал он. Хоть Нурхан и не устал, его потащили. Шакир тоже бегал за Уламом. Я больше не выдержал и дал хлыстом своей кобыле вслед за ними, животное два раза лизнуло и один раз проглотило и оставило их на дороге в десяти шагах. Немного отойдя, я посмотрел на людей позади меня, и это был я во всех глазах. Я ехал сильнее. Я подошел к одному концу берега и остановил лошадь. Здесь мы говорили о резвости наших лошадей. Нурхан объяснил, что причина, по которой его лошадь не могла бежать, заключалась в том, что брат дал ему горячую воду. Если Хайдар тупой, он ругает сына Эсона Поппи:
— Когда я шел на рынок покупать муку, крыша случайно сбросила с моей головы гувалу. С тех пор хоть сто тысяч ударов хлыстом нанесешь, а животное все равно будет дергать ушами и фыркать! он сказал.
Про мою бедную лошадь Хайдар говорит: «Ваша, — говорит, — на твою лошадь жеребенка не хватит!» — он говорит. Нурхан говорит: «Вам повезло с лошадью, но, говорит, давайте фураж сам, если доверишься слуге, он испортит твою лошадь, товарищ, я тебе кое-что сказал».
После долгого разговора мы повернули лошадь назад. Я снова обогнал их. После того, как я сблизился с людьми, я должен хлестать свою хасхаку друг над другом, чтобы «пусть и меня узнают?» Что касается меня, «теперь ты меня знаешь!» Я все прочесывал путь дочери ручкой кнута.
IV
Среди зрителей поднялся очередной переполох: «Смотрите, с козла налог собирают!», «Сейчас козел тронется!»,«Всадник Мурод тоже встал!», «Салим надел шляпу!», «Рози Касаб» пытается задушить козу, точит нож!», «Бойваччи тоже в восторге!», «Кажется, Салим вот-вот пальто сниму!», «Вперед, негодяи!»
Мы с друзьями ждем скорого старта Козерога. Некоторые из всадников снимали свои пальто, некоторые дергали лошадей под уздцы, а некоторые платили дань за коз. Мой брат также дал мне свою царскую чалму и свою чалму бекасам, а сам ушел в середину.
Хотя пастухи стали собираться в центре, коза еще не вошла в центр. Все зрители были нетерпеливы и спрашивали: «Верблюда до сих пор могли задушить. Старший в порядке?» — они говорят.
По прошествии долгого времени Ариф Саркор со своим задушенным сыном впереди, а за ним знаменитые всадники, надев шапки на виски и опираясь на седла, вошел в середину. Как только зрители увидели козла, они сказали: «Эй, животное, ты здесь!»
Тогда Аллах спросил: «Хорошо ли смыта козья кровь?» — спросил Ариф Саркор:
— Успокоиться! — сказал он и бросил козла на землю, потом подошел ближе к людям и сказал: «О люди! Уберите детей с дороги, не дайте лошади застрять на ногах, а сами будьте поосторожнее, с животным трудно иметь дело!» он сказал.
Ариф саркор получил благословение от людей и погнал свою лошадь к банде. Зрители сказали своим близким в толпе: «Посмотрим сегодня на ваши старания!» — кричали они.
Козерог начал…
Один берет, другой тянет. Рядом со вторым присоединяются третий и четвертый, и они тянут сразу в восьми направлениях, а козлы с другой стороны протискиваются и снова делают козла. Это очень интересно… все пытаются подтолкнуть козла к своему месту, но есть много людей, которые тянут козла за хвост, ноги и ступни. Вырваться из стаи очень сложно. Иногда виден тот, кто выводит козла из стада, но вслед за ним охотники на коз смыкаются и ловят его в десяти-пятнадцати шагах. Тяга начинается снова.
Зрители тут: «Надень узду, узду!», «Опусти голову лошади, воткни кнут в его лошадь!», «Не отвязывайся, держись крепче!», «Не дай вверх, поверни налево, поверни налево!», «Держись, не отпускай!», «Ой, не нарадуйся, ты отдал, ты козел в душе!», «Твой конь запрещено, будь то лошадь или осел — запрещено убей меня?»… кричат на разные голоса. Если коза падает на землю, некоторые зрители бегут и поднимают козу с земли. Но вокруг него собираются другие всадники, пытаясь отобрать у него козла, он старается не отдавать, другие сжимают его посредине. Через долгое время бедняжка хромает или хромает из середины. Отец и ребенок,брат не знает брата, пыльный, потный, приготовленный, все в настроении посадить козла в клетку. Если голова раскололась, глаз потух, рука сломана после падения с лошади, достаточно потереть и надавить козла на уздечку… Нажатие на уздечку очень затягивает!
Но не все умеют толкать обвязку, гонщики, которые толкают обвязку чаще Даже если они страдают и умирают, после того, как они запрягли козла, они хлещут лошадь и убегают от пятидесяти или шестидесяти шагов, и их окружают те, кто позади них. Потяните снова.
С начала полета прошел час. Стрелявшие вдруг замолчали, как будто облили водой и собрались на жеребьевку. Мы, зрители, все побежали на середину. Поскольку я приехал позже, всадники уже были в центре толпы. Я остался на грани. Как бы я ни старался, я не мог пройти, поэтому я смотрел людям в рты. Но инцидент между Козерогами был никому не известен. Удивление на лицах у всех и спрашивание друг у друга: «В чем дело?» они привыкли спрашивать.
Через несколько минут: «Не двигаться, не двигаться!» — раздался звук, и люди снова удивились.
— Уходи, хов! — крикнул кто-то из середины. Народ стал чужим и проложил путь.
«Что случилось, что случилось?»
«Ничего… Эсонбоя сбила лошадь!»
«Разве это не страшно?»
— Нет это нормально.
Люди переглянулись и сказали: «Катастрофа-катастрофа». Стоя из стороны в сторону, человек пять-шесть доставали застрявшего на лошади. Принесли его под поддержку людей и положили под дерево.
Тотчас же одного человека отправили в телегу, один попытался брызнуть водой на лицо Эсонбоя, который лежал, как будто бы пришел в себя, но тот не шевелился.
«Он был под пятью или шестью лошадьми, бедняжка!»
«Неважно, что он под десятью лошадьми, но он, кажется, ступил на более шаткое место…
«Неважно, если это на всю оставшуюся жизнь».
«Бедные бултурги дали мне на Курбан полсума на Курбан-Байрам. Дай Бог здоровья», — подумал я. Приехала карета. Посадили брата Эсонбоя в телегу. Мой брат последовал за Эсонбоем с тремя или четырьмя друзьями в город.
«Пусть сделает соленую вату, пусть нагреет отруби и отожмет», — говорили люди.
После того, как они ушли, коза снова завелась. Я смотрел, пока коза не была закончена. Но хорошо, что никто не попал под лошадь.
* * *
Прошлой ночью меня сбила лошадь, и как только я встал, я заснул. Утром мама сказала: «Вставай, вставай быстрее, твой отец убьет тебя, когда придет!» — сказал он, стягивая с меня одеяло. Я спросила с заспанными глазами: «Разве папа не ходил на рынок?» — спросила я, мама:
— На похоронах Эсонбоя! он ответил.
Я сонный.
Автор: Абдулла Кадири
[/spoiler]
This domain is for use in illustrative examples in documents. You may use this domain in literature without prior coordination or asking for permission.
More information...